Кэтрин Вэйн - Осторожно, двери открываются

– Вытирайте ноги. Здесь чисто.

В карих глазах балерины всегда горит счастье, когда люди улыбаются. Персонально ей. Принимая сладость из рук, Таню тепло благодарят, и не важно сколько дадут за это денег. Куда важней слова. Два, одно или несколько. Улыбка незнакомца, его благодарность и иногда в продолжении фразы – "обязательно закажу у вас что-нибудь на праздники".

Ей другого никогда было не нужно.

От людей, учителей. От Лёши. Всего лишь улыбка, доброе слово. Порой танцор потасканный жизнью забывал простые вещи. Быть нежным. Быть влюблённым. "Она посмотрит на меня и так всё поймёт, что дорога мне". Но сколько бы Таня не смотрела в голубые глаза, она видела лишь расширенные зрачки. Слишком. Из них за сутки занятости будто вытекали все чувства, какие только могли быть. И это можно понять. Творческий мальчик, танцующий с трёх лет сын, ученик, муж и любовник сцены. Танцор кордебалета оставляет у балетного станка всё лучшее о себе. Свои глаза он оставляет в стенах искусства. Нет. Через голубые глаза чувства всегда утекали по иным причинам. Неестественным. Через иглу сторонних страстей.

Алексей взял спортивную сумку и, увидев на кухонном столе денежную сумму равную его ужину в ресторане, хмыкнул, поспешив удалиться из квартиры со словами: "Пустая трата времени. Кончай эту хрень".

***

В четыре часа по полудню Пушкинская площадь была почти нелюдима. Пустой сквер, сомневающееся за серыми облаками солнце и два пассажира, вышедшие с разных сторон: блестящего на солнце BMW и станции метро. Две точки из школьной программы, "А" и "Б", движение коих происходило с одинаковой скоростью.

Юра с улыбкой поздоровался с Таней и заметил, что она как и в первую встречу оказалась слишком строга. Смотрела по сторонам. В желании найти предлог уйти. Передумала. Точно. Перепутала "не встретимся" с "да, почему бы и нет".

– Ты не в настроении? — "или я по-прежнему придурок для тебя?" . Парень постарался быть похожим на тех, кто безоговорочно вызывает впечатление невинных мальчиков с чистыми помыслами. Рюкзак оставлен в офисе, рубашка в клетку застёгнута на все пуговицы и навстречу теплу парень вынырнул на свет божий из подземелья в расстёгнутой осенней куртке.

– Что? – заторможено Таня смотрела сквозь лицо парня. Она видела его, но от погружённости в свои мысли глаза собирались в кучку и взгляд съезжал с лица на вывеску ресторана. Лёша ничего не сказал. Ни "пока", ни "в шесть как всегда на стоянке". Ничего. Водитель для маленькой балерины в инвалидном кресле. Всегда безупречный, сексуальный с другими и надменно пустой с ней.

– Да нет. Ничего серьёзного. Духи разбила любимые. Жалко.

– Какой пустяк, духи, – неуверенно Юра перешагнул лужу, чтобы оказаться слева. Духи. Отговорка. Детская, с кривой улыбкой неудовольствия. Конечно, истину ему не суждено узнать. Он ведь никто. Можно было надеяться, немного, что ветер с юга изменит настрой. Немного. Пожалуйста.

Таня остановилась, смотря в сторону Макдоналдса.

– Пустяк. Да, может ты и прав.

Юра обогнал Таню и попятился спиной.

– Я пойду лицом к тебе, если ты не против.

– Если хочешь упасть, то конечно, – она улыбнулась, сбавляя темп.

– Не хочу. На тебя хочу смотреть. Чтобы ты улыбалась. Ведь духи это такой пустяк.

С дураками может быть неплохо. Высокий взрослый шатен. С умом явно дружить стал не так давно. Шатаясь идёт неловко лицом к лицу и говорит что-то про разбитую в детстве вазу. Не важно о чём в действительности эта история. Таня и не слушала. Она мысленно из своего словарного запаса подбирала прилагательные. Про него. Легкомысленный. Несерьёзный. Наивный. Простодушный. Болтливый. Сейчас упадёт.

Её всегда окружали парни и мужчины, которые, кажется, не были никогда детьми. О них нельзя было сказать – "мыслями он ещё ветреный ребёнок и повзрослеет только к сорока". Вокруг взрослели рано. Все эти танцоры, натасканные искусством с малых лет и музыканты, не любившие детские забавы, а желавшие хлебнуть побольше серьёзной жизни. Некогда быть ребёнком. Репетиции, школа, репетиции, сон. За место в первой линии только книги, музыка, танцы. Никто за руку в эту линию не приведёт. Мальчик сам. Девочка сама. Не тратить время на игрушки. Пренебрегать драками. Всё сам. С утра до вечера выворачивать колени. Растягивать ступни. Выгибать спину. Это были мальчики, слишком хорошо знавшие как жить самостоятельно. Теперь он. Юра замедлил шаг на скользкой тропинке, изображая падение. Нет, правда, дурак. Совсем не похожий на Лёшу. Похожий на школьника, который вечерами после работы рубится в приставку и смотрит взрослые мультики. А по выходным ловит девочек в вагонах поезда, чтобы каждой рассказывать эти одинаковые весёлые истории.

Штамповка номер триста девяносто два среди тех, кого танцовщица видит на Театральной площади каждый божий день.

– Неужели в твоей жизни не бывает настолько дерьмово, чтобы ты продолжал улыбался?

Юра исказил лицо в комической гримасе, прищурив один глаз.

– А ты с духами вместе свою улыбку разбила?

Таня бы ответила. Приложила крепким словом и, развернувшись, уехала, куда-нибудь подальше. Но колёса кресла в слякотный март всегда становились неуправляемые. Ей бы не расквасить лицо при спуске вниз. Удержать себя, свои руки, ноги, голову.

– Окружающим незачем смотреть на меня в минуты "жизнь дерьмо". У них этого и в своей жизни хватает. Хочу, чтобы они тоже улыбались. В конце концов, улыбающихся дебилов не трогают.

Улыбка в здоровые тридцать два зуба и смелые два шага спиной назад сопроводились столкновением с ямой, что грозило падением. Но и тут парень тихо засмеялся, подобно фигуристу выворачивая не то тулуп, не то танец пьяного лебедя, чтобы не упасть.

Ребёнок. Какой есть. Без доли серьёзности клоун с шилом где-то в районе ягодиц. Нелепый, простой. Не входящий ни в одни идеалы.

Таня закрыла глаза и сжала пальцами переносицу.

– Ты ненормальный.

– Возможно. Но это не преступление. Такова моя натура, – Юра встал подобно памятнику Пушкина и задумчиво посмотрел в небо, – на французском это звучит как… Эм-м-м… Лэ ма натур.

Сверху опускался лучистый тёплый свет и вот он, помощник в неловкости, нарисовал на светлом лице мадемуазель смех.

– Хороший французский, с украинским уклоном.

– Будь тоже ненормальной. Хотя бы пока мы вместе.

Резко Таня затормозила. Прекрасная порция борзянки ударила в чью-то голову.

– А мы вместе?

Парень покачал головой.

– Мы вместе гуляем.

Да, причина веская. На это можно открыть рот, искривить сомнение на губах, но слова девушки потускнели. Все, какие она знала. Сама согласилась, сама едет дальше. Вместе. С ним. Шах и мат.

Юра молча смотрел, как девушка смотрит вокруг на бульвар с восторженным любопытством. Всё время ёрзает, чтобы встать. Улыбается, когда солнце становится ярче и маленькие снежные сугробы хрустят каждый сантиметр. Закрывая глаза, Таня представляла всё то, что было у неё раньше. Под ногами, своими же ногами, хрустит этот снег. Лёша без остановки рассказывает о будущем, а Таня перебивает, чтобы продолжить его мысль. Боже…