Василий Варга - Педагогические метаморфозы. Книга вторая

– В таком случае, зачем расходовать воду, – говорили промеж себя студенты.

Во время зачетов и экзаменов студенты просто приносили деньги и сдавали их ответственному лицу. Ответственное лицо, пересчитав положенную сумму, требовало у экзаменуемого зачетку, заполняло ее красивым почерком и возвращало студенту. Но это было не все. Необходимо было заполнить ведомость, эту ведомость сдать в деканат, причем деканат часто располагался на квартире у какого—нибудь профессора взяточника, симулянта, а само высшее учебное заведение в гараже.

Если кто хотел представить, что было бы с рабами Древнего Рима, когда бы им дали свободу, ему достаточно было бы погрузиться в науку на постсоветском пространстве. Как учил великий Ильич: мораль, честь, совесть и прочие моральные постулаты гроша ломаного не стоят, ибо это все буржуазные понятия, неприемлемое для пролетариата.

Мое непосредственное начальство – я приведу здесь по убывающий. Это райком партии, московский Главк по профессионально—техническому образованию, руководство Исполкома районного совета, Базовое предприятие (отдел кадров, партком, завком), райком комсомола и, конечно же, вышестоящие организации, куда директора приглашали в редких исключительных случаях.

Немало московских директоров совершали одну и ту же непоправимую ошибку. Они считали, что мотание по этим многочисленным совещаниям, иногда в двух структурах одновременно и есть их главная обязанность. В этом случае директор учебного заведения только числился, а на самом деле его не было. Вся его обязанность сводилась к подписанию ведомости на зарплату сотрудников, подписание договоров, формальное присутствие на педсовете, который проводился нерегулярно, остальное (золотое) время он тратил на совещания вне своего педагогического дома. Иногда он разбирал кляузы, а порой и сам в них участвовал.

В таком училище не было и не могло быть порядка, хотя оно могло числиться передовым. Для этого надо было директору раскошеливаться, постоянно таскать презенты работникам главка.

Я от этих совещаний уставал больше всего. Они были в советский период настолько скучны, пусто порожные, что вызывали омерзение. Обычно одна треть отводилась вечному, незыблемому учению марксизма—ленинизма, отупляюще действующая на слушателей.

Совещание в Главке проходило два раза в месяц. Обычно оно начиналось в три часа дня, но если скажем Гришин, первый секретарь московского горкома партии чихнул, или перепутал мужской туалет с женским, то Солодкая по этому поводу (я выражаюсь излишне гротескно) начинала совещание директоров в десять утра. День был потерян. Обычно директора на работу уже не возвращались, это я, такой энтузиаст направлялся в сторону метро «Каховская», чтоб попасть в родное ПТУ. Но это уже было три часа, почти конец рабочего дня. В тот же день в 16 вечера могло быть совещание в райкоме партии.

Совещание директоров в Главке всегда было невероятно скучным и бессмысленным. Обычно все сводилось к чтению приказов, как правило, разгромных, ничего общего не имеющих с учебным процессом, с методикой проведения тех или иных мероприятий.

На следующий день по четвергам я отправлялся на базовое предприятие. Там начальник комбината Копелев (Копель) отчитывал начальников строительных управлений, директоров заводов, разбросанных по всей Москве. Здесь царил сочный мат, площадная ругань, какая бывала обычно на строительных площадках. На следующий четверг было тоже самое, почти слово в слово Копель произносил то, что и в прошлый четверг, а его подчиненные отделывались молчанием, иногда краснели, опустив голову, иногда смотрели в упор на начальника – матерщинника и упорно улыбались.

Копель быстро поднялся по служебной лестнице после того, как съездил в Камбожду в составе советской делегации. Тогда он еще был простым бригадиром одного из строительных управлений. Посетив стройку, он бросился к камбоджийцу— штукатуру, выхватил у него инструмент и начал штукатурить, да так прилежно, да с такой скоростью, что у всех, кто там находился и у камбоджийцев в первую очередь, стали квадратными глаза. Он работал с такой скоростью и так прилежно, что за определенное время выполнил норму на двести процентов.

Все это было заснято на пленку первого канала московского телевидения и тут же, в тот же день продемонстрировано на всю страну. Так Копель вернулся в Москву уже не бригадиром, а начальником строительного управления. А через месяц занял высокую должность начальника крупнейшего домостроительного комбината Москвы. Горком партии зачислил его в свои члены. Теперь уже не Копель, а Копелев был членом горкома партии. Став этим членом Владимир Ефимович, получил неограниченную власть.

Совещания, на котором я был удостоен чести присутствовать, проводилось на площадном подзаборном вперемежку с матом, языке. Господствовал язык русского сочного мата, в котором мужские и женские половые органы были на первом месте. Я сначала старался по возможности затыкать уши, но вскоре привык. А вот преодолеть скуку было невозможно.

Но с Копелевым мы немного подружились. Я приносил ему видеокассеты с порно фильмами, а он обещал мне квартиру, так как я в этом вопросе находился на нуле. Надо сказать, что в то время жилье было бесплатным, его мог выделить исполком, либо базовое предприятие.

– Владимир Ефимович, освободи меня от этих совещаний. Все равно никто ни разу даже не упомянул мое училище. Как я готовлю для комбината молодых строительных рабочих, похоже, никого не интересует.

– И не приходи больше, нах. ты нам нужен, можешь идти в п. со своими шибздиками, я всех в рот е… Но кассеты приноси, а то оторву яйца, сука, блядь, в рот я тебя е…

Я, когда ходил на эти совещания, как бы погружался в другой мир, не тот, в котором я жил, творил и в какой—то степени походил на Дон—Кихота, а в мир реальный, грубый, где сила и наглость – основные рычаги управления и развития хозяйства Москвы.

Райком партии тоже проводил совещания не реже два раза в месяц. Я был активистом и посещал эти совещания регулярно. Кстати, в связи со строительством не только Северного Чертаново, но и Ясенево, был образован Севастопольский райком партии и остальные структуры. Первым секретарем был Асосков Евгений Александрович. Это не Платов, но очень образованный и умный человек, он как бы совмещал в себе партийного чинушу и русского интеллигента, каких ненавидел и уничтожал Ленин.

Эта интеллигентность передавалась остальным службам района – исполкома, райкома комсомола, замам помощникам, инструктором. Трудно было прощаться с Максимовой Клавдией Петровной. Она канула в вечность, я никогда ее больше не видел, не слышал о ней.