Иван Евсеенко - Литературный оверлок. Выпуск №1 /2021

– Спасибо, мы не хотим, – вежливо отказалась старшая. Девочки достали телефоны и стали листать экраны.

– Во дела… Мы бы в детстве за конфетину… а теперь одни интернеты… – закудахтала старушка.

За городом потянулись унылые лысые посадки, стылый в изморози бурьян и кособокие дачи. Все застыло в пробирающей до поджилок стуже. Прогретый автобус казался островом тепла, покидать который было опасно. Полотно асфальта то медленно скатывалось вниз, то поднималось вверх, и пассажиры оказывались то в болотистой низине, то на ветреном бугре. На спуске Петр увидел впереди густой туман – совсем молоко.

– Откуда ты взялся? – он включил дальний свет и сбавил ход.

– Что там, Петр Сергеич? – вздернулась из-за перегородки баба Зина.

– Да вот, – Петр кивнул вперед, и они вползли в непроглядную беленую взвесь.

Липкая мгла раздвигалась перед автобусом и смыкалась позади, будто поглощая его. Петр вцепился глазами в обрывок дороги перед капотом. По сторонам выплывали призрачные очертания ивняка и болотистого камыша. Школьницы отвлеклись от телефонов и вглядывались в туман.

– Во девицы наворотили! Густо, густо мажут, – едва не нараспев протянула баба Зина.

– Какие девицы? – спросила старшая из девочек.

– Как какие? То кикиморы болотные кашу варят. Болотного черта потчевать. А туман – отвар их. Черт всю ночь шерудит, с полевиками и водяными страсти правит, веселье свое изводит. К утру оголодает, вот девки грешные его кашей и подбадривают, – задорно подмигнула девочкам баба Зина.

Старшая глядела с недоверием. Младшая вдруг показала в окно:

– А что это?

Все вздрогнули и повернулись к туману.

– Я видела кого-то.

– Они и есть, младшие грешницы – утопленницы да висельницы, навар для Анчутки снимают.

– Для какого Анчутки? – спросила младшая.

– Да то младшой по званию черт.

– По званию?

– У них – иерархия! – торжественно произнесла баба Зина. – Анчутка ночами в деревнях по крышам лазает, девок в окна зазывает. А какая поддастся ему, уведет в озеро или лес, водяному да лешему сосватает.

Девочки притихли, Петр хмыкнул и повеселел глазами. Ему тоже словно привиделось что-то.

– Ты, бабуль, раз знаешь все, не сама ль дружбу водишь с чертом? – обернулся Петр в салон, когда впереди посветлело и автобус, набирая разгон, пошел в гору.

– Как есть, так и говорю, – взбаламутилась старушка. – Поживи с мое на деревне, узнаешь.

– Да живу я.

– Да сколько ты, милый, у нас – года два?

– Три.

– А ты тридцать три поживи. Тогда уразумеешь устройство, – бурчала баба Зина. – Неужто зимой не слыхал, как волки в ночи воют? Как летом в полнолуние насмешницы балагурят? Скоро вот метели запоют, то девки белокосые закружат, метлами заметут.

– Что это за девки, бабушка, – утопленницы? – спросила младшая.

– Какие вам в зиме утопленницы? Они сейчас на дне, в илу спят. Метель, известно, ведьмы кружат, – баба Зина отвлеклась от девочек и стала говорить для всех. – Ишь, что думают себе – что на селе только пьянь одна, бараки да шахты, одни колхозы и бурьяны. А природа – не то. Тут все иначе устроено. Нам, чухням, на загляденье.

– Что же, повсюду ведьмы и черти? – не выдержал Петр.

– Не всюду, Фома ты неверующий. Бог тебя простит, – баба Зина с опаской перекрестилась. – Эти редко ходят. Когда случается чего или явление какое. В обычную пору всякая мелкая нечисть клокочет…

Позади автобуса из тумана с ревом вырвались два больших джипа. Петр только заметил в зеркало, как внедорожники – черный по обочине, красный по встречной полосе – обогнали автобус и, рявкнув моторами, унеслись.

– Вот и нечисть, – зевком напомнил о себе из угла салона Витя.

– Это – так, мелочь, – баба Зина, как и положено старухам, держалась в курсе новостей. – Сынок нашего князька с заграницы вертухался. По фамилии и званьице. Теперь у нас порядками заправлять будет.

– Нечисть, только отечественного производства, – буркнул Витя.

У поворота на Воронью пустошь подобрали деда Захара с рыбалки. Вороньей пустошью называли обширные карьеры, где когда-то добывали глину и песок для окрестных заводов. Потом заводы кончились, карьеры заросли, в них встали озера, глубокие и богатые рыбой. В стужу, по первому льду, с ящиками и длинными, как огромные сверла, бурами в руках, сюда съезжались окрестные мужики. До седин Захар был физруком на селе, пока школу не перекроили в семилетку, а его не попросили на пенсию.

В армейском полушубке, унтах, Захар пахнул изморозью в тепло автобуса.

– Привет, Петр Сергеич, Зинаида Ивановна. Здорово, Вить, – остывшим голосом хрипел дед.

– Господь с тобой, Захар, – снова перекрестилась баба Зина.

Рыбак грохнул буром, стянул ушанку, обнажив густую и черную с проседью, нестриженую шевелюру. Девочки глядели на него с замиранием.

– Вот вам и леший, – повернулся к ним Петр, трогаясь с места. Баба Зина недовольно зыркнула на него.

– Встал лед-то? – Петр глянул на Захара.

– Да, первый выход, – хрипя стылым горлом, после долгого молчания Захар говорил с охотой. – Только мелочь одна идет.

– Котам, – зевнула баба Зина.

Автобус укачивал, старушка пригрелась и тянулась в дрему.

Из-за поворота выросли обширные развалины приземистых строений бывшего колхоза.

– Вот где нечисти полны штаны, – улыбнулся в бороду Петр. – Призраки доярок и ассенизаторов. А главарем – демон председателя.

Девочки подняли глаза от телефонов и смотрели на развалины хозяйства с удивлением и растерянностью, словно не знали, что это за древние руины. По другой стороне дороги тянулись остатки ржавой изгороди, вплетенной в дебри зарослей. Местами выглядывали обломки зданий. Облупленная арка парадного въезда, глядя оголенным кирпичом, словно ждала гостей. Из арки торчали массивные распахнутые ворота, перекореженные так, словно их раздирало неведомое чудище. Двухэтажное здание конторы зияло чернотой битых окон и служило местом посиделок. Летом сюда приезжали с водкой и девками. Петр подумал, что толком не знает, что здесь было. Поговаривали, что-то военно-секретное. Но для местных просто – была работа, и вот работы не стало. А люди остались.

Показалось их село – самое обычное, белеными домиками и оградами за околицей растянулось по дороге. Дворы в большинстве еще сохранялись жилыми. В давности по кручинистым и пологим взгорьям вокруг села был раскидан десяток мелких деревень с белесыми соломенными крышами и разъезжими черноземными большаками. После пришли электрификация и колхозы. А к концу века от тех деревень остались смоляные столбы с обрезками проводов и редкие печные развалы в крапиве. Дети почивших старушек – кто порезвее – подались в город, другие перебрались сюда, в село.