Николай Сычёв - Дети Ленина

– Нет. Я всего одного убил. Из пистолета. На дуэли.

– Всего одного?! И ты ещё смеешь претендовать на премию как человек, принесший наибольший вред России?! Ой, молодец! – схватился за тощий живот Асмодей.

Блондин даже не улыбнулся. Спокойно произнёс:

– Всего за грех один

Господь низверг нас в глубины глубин.

Вот я и убил одного. Но человек этот – Пушкин.

– Так вы Дантес?! – хором выдохнуло несколько голосов нечистой силы.

– К вашим услугам, – Дантес снова сделал гордый кивок головой.

– Как же, как же – знаем! – возрадовался Мефистофель. Номер вашего котла легко запоминается – пятьсот тысяч. Это вы вместе с Малютой Скуратовым и его друзьями кости парите? И царь там какой – то грозный барахтается. Весёлая у вас компанийка. Всё хотел ближе познакомиться, да не успеваю. По 10–15 лун заседаем по каждой стране с разными вопросами. Да ведь и по делам во все страны слетать надо бывает… а ты – молодец! Родственничка из нагана бац – и нет поэта. Ай да француз! Но ведь ты, родимый, честь нарушил – стрелять – то первым должен Пушкин, раз он был вызван на дуэль!

– В людей поэты не стреляют, но их подонки убивают, – изрёк Уриан. – Вон, кстати, ещё один бретёр. Иди сюда, друже! – позвал он человека в погонах майора девятнадцатого века от Рождества Христова.

– Николай Мартынов! – представился вошедший.

– О! Первого русского человека видим за вторую ночь, – взбодрился Мефистофель. – Ну – ка, ну – ка! Это ты в генералы всё метил? Тот ещё дуэлянт! Сам вызвал Лермонтова и сам же первым пульнул в него. Нехорошо, братец, не по – офицерски кодекс дуэлянта нарушать, – смеялся дьявол.

– Так он же в меня не хотел, гадкий корнет! – защищался Мартынов.

– А почему считаешь, дружок, что твой выстрел нанёс вреда России больше, чем Дантеса? – спросил Вельзевул.

– Ну как же! – приободрился майор. – Пушкин 37 лет прожил, а я Лермонтова застрелил на двадцать седьмом году жизни. А ведь про него ещё Лев Толстой, слыхали такого? – писал Чехову: «Проживи этот поэт чуть дольше, и нам с тобой, Антон Павлович, в литературе делать было бы нечего». Так мне передали. Лермонтов – то гениальнее, наверное, Пушкина был… – Мартынов самодовольно заприхлюпывал, как бывало в Пятигорске на ужинах у Верзилиных, где он любил много выпить и поесть, всегда пытаясь щегольнуть красивой черкеской и большим кинжалом, своим солдафонским красноречием, которое так злило молодого и дерзкого Лермонтова.

– Хм, убедительно! Учтём, дорогой Никс. Так, кажется, на Земле вас друзья называли? – обнадёжил Асмодей, и все дьяволы в знак согласия закивали.

В разборах, выяснениях, спорах и россказнях прошло семь ночей. Одни убийцы сменяли других, каждый хвастался злыми деяниями на некогда родной Земле, в своей Отчизне, стараясь выслужиться перед дьяволами и заслужить их милость. Тут были бандиты и террористы, всякого рода уголовники и фанаты коммунистических идей, науськанные и оболваненные большевиками и потому шедшие войной брат на брата, сын на отца; шпионы и диверсанты, бомжи и горькие пьяницы, за рублёвку пырнувшие ножом друзей – собутыльников, пьяные милиционеры, задавившие колёсами своих машин ни в чём не повинных сограждан на улицах городов и посёлков, попадались женщины рожалого возраста, убившие соперниц ли, пьяных ли мужей в порыве яростного гнева; подростки и всякая шантрапа, любившая побаловаться ножичком; картёжники и аферисты, также в порыве гнева пролившие невинную кровь.

Попадались киллеры, только – только прибывшие в ад, чекисты, вскормленные всякими менжинскими – дзержинскими, свердловыми – троцкими, ленинами – сталинами; пьяные шофёры, купившие водительские права. Но особенно много было чекистов первой половины двадцатого века от Рождества Христова. Каждый из них имел на своём счету по несколько сот или даже тысяч убиенных душ разной веры. Одна нация хладнокровно убивала своих же соплеменников, хотя для чекистов все были равны: от их пуль гибли как русские, так и евреи, татары и белорусы, грузины и украинцы, башкиры и молдаване… И не было такой нации, которая бы не пострадала безвинно во времена правления в России большевиков – коммунистов во времена строительства их утопического коммунизма, то бишь равенства для всех. Но нет и не будет на Земле такого социального строя, при котором были бы все равны. Только в аду, в царстве нечистой силы были действительно все равны перед дьяволами, их чугунными котлами с кипящей смолой. Для дьяволов не существовало полов и рас, национальностей и вероисповеданий. В огромных котлах день и ночь бултыхались вечные обитатели тёмного царства.

Облетевшие более сотни стран дьяволы диву давались: сколько душ жило в России в последние сотни лун, кто нанёс ей вред и за это попал в вечность ада. Самый страшный грех на Земле – это убийство, которое не снимается никакими молитвами. А вот убийц – то как раз и было больше всего в аду.

– Родина – то ваша мать-Россия? – спросил Мефистофель кавказских бородачей.

– Ну… да…

– А бомбы свои где взрываете? В России?

– Ну… да…

– Да кто же пакостит там, где живёт?! Мы такого ещё не встречали! В своём дому пакостить нельзя! Вас что, этому не учили? Всевышний создал человека по образу и подобию своему, послал пребывать его на Землю, чтобы жил он в радости и опыта земного набирался для жизни вечной на другом свете, – пояснял Мефистофель. Душа каждого живёт вечно, если человек не был подонком и умер своей смертью. Но она улетает в рай, к нам же попадают только души убийц и предателей, христопродавцев и самоубийц.

Двести земных лет не были дьяволы с ревизией по России, не уточняли, не выясняли, кто принёс наибольший вред стране. За предыдущие тысячелетия не набиралось в аду столько негодяев, сколько появилось их за два последних века. Народы России словно соревновались с другими странами по числу подлецов. Китай, Индия по численности многократно превосходят Россию, но и там нет такого числа убийств. Начиная с двадцатого века страна лидирует по числу негодяев и вредителей.

– Что – то неладное там стало твориться, – размышлял главный дьявол. – То есть для нас – это вроде и хорошо, – потирал он костлявые руки, ведя беседы с ангелом самого высокого ранга – Серафимом, занятым созерцанием божества.

Молчал тоскливо вечный Серафим, понимая, что дьявол рад такому ходу событий. Но ведь не таков был замысел Творца, когда он создавал человека. Что сказать дьяволам? В программе сотворения мира не было даже болезней человека, не говоря уж об убиении создания божьего. Но пал Авель от рук брата, и проклят Каин Богом за убийство сие. Но почему до сих пор там люди лишают жизни себе подобных? Выходят, не верят в проклятие божье, во Всевышнего не верят? Ну, это на Земле. Здесь, в аду верят все. И все надеются сейчас на награду дьявола, который проводит ревизию подонков по пункту «Кто больше зла принёс Отчизне». Убийцы спорят, доказывают, ругаются, выгораживая себя и хвастаются числом душ убиенных, чтобы поблажку, хоть и на время – получить. И верил ли в Бога или в чёрта на Земле, посещал ли храм божий иль разрушал его – всяк, кто грех на Земле сотворил, – получил по заслугам.