Лада Белановская - Путешествия за грань

Причина была в том, что у Нины случился роман, любовь, изменившая всю её судьбу и ставшая главной в её жизни. Но это уже совсем другая история, она болезненна, и здесь я не буду её касаться. Случай, когда ученик без объяснений оставляет наставника, – одна из самых тяжело переносимых измен.

Музыка была главным стержнем жизни С. Г. Все остальные её составляющие, в том числе быт, существовали для неё вполне условно, на самом дальнем плане, в той единственной своей функции, которая влияла на занятия музыкой.

Многое, что случилось с нашей семьёй потом, сильно изменило весь ход её жизни и состав окружения, рядом остались только немногие из друзей. В числе оставшихся была и С. Г. Все обиды и недоразумения были забыты, они не смогли замутить чистоту прежних отношений.

Укрывшись за креслом в своём уголке, я понемногу сползала по стенке на прохладный пол. Напротив меня в кресле сидела Софья Григорьевна, я глядела на неё во все глаза и не могла оторваться. Всё её лицо, особенно глаза, словно жили вместе с музыкой, были её частью и каким-то образом управляли ей. Мне становилось не по себе, когда на это лицо вдруг набегала тень и оно становилось совсем чужим. Словно случилось что-то неправильное, и уже нельзя было ничего с этим поделать. Но вот, через секунду, музыка уже лилась так, как нужно, и лицо главной её повелительницы вновь оживало, а всё вокруг – светлело.

Мои веки становились всё тяжелее. Ярко светили лампы-молнии, подвешенные высоко под потолком, и постепенно из моих глаз к ним начинали протягиваться какие-то тонкие лучи. Эти светящиеся дугообразные нити от моих глаз уходили за пределы стен дома, и там, в дальней дали, пересекались, образуя причудливую сеть. За эту светящуюся сеть начинали уплывать звуки, за ними растягивались и плыли все предметы и лица. Все они уже были отделены от меня, и между ними уже начинали оживать какие-то неясные образы из побеждающего меня сна. Я чувствовала, как меня уносят тёплые руки, и уже в полутьме спальни, проснувшись на мгновение, слышала приглушённое закрытой дверью мамино пение:

Для меня этот романс остался навсегда связанным именно с теми вечерами моего детства. Никаких прямых аналогий не было. Наш волжский берег, по любым меркам, не был дальним, да и лирическая печаль, вдохновившая поэта в дни ссылки, не была частью того, чем мы жили в те годы. Жизнь была просто другой, не похожей на ту, что пришла позже.

В этом романсе и особенно в этих девяти нотах с протяжным, как дуновение ветра, «е-е-е-е-е-е-е-е-е» слышалось созвучие многому из того, что окружало меня в те годы. Этого я тогда ещё не могла ни оценить, ни понять до конца.

Перекрёсток древних торговых путей в дельте Волги было пронизан влиянием Востока, пришедшим из глубин многих тысячелетий. Самые разные народы проторили пути на этот торговый перекрёсток, они шли с Русского Севера и с Прикаспийского Юга, с востока из Индии и Средней Азии. На запад уходил путь в Причерноморье и далее в Юго-Восточную Европу и Малую Азию.

Население города состояло из представителей самых разных осевших здесь национальностей и конфессий. Может быть, и не всегда мирно, но, в конце концов, все они уживались и не враждовали. Кроме наиболее многочисленных русской, казачьей и татарской диаспор, в Астрахани с незапамятных времён жили кавказцы, калмыки, кайсаки (прикаспийские кочевники), персы и другие представители прикаспийских народов.

По астраханским улицам вальяжно вышагивали верблюды в клочьях свалявшейся шерсти, запряжённые в скрипучие арбы, нагруженные арбузами, дынями и всякой южной зеленью, далеко разносились певучие призывы торговцев. В окно сквозь щели ставен была видна выбеленная солнцем, расчерченная почти чёрными тенями часть улицы. Днём меня не выпускали из затемнённой прохлады дома, и только вечером, когда отступал зной, начиналась настоящая жизнь.

В благодатных сумерках распускались душистые цветы, пели цикады, а с наступлением темноты начинали свою перекличку сверчки. Трели сверчков, такие робкие с вечера, постепенно набирали силу и ближе к ночи звучали неправдоподобно громко. Я долго не знала как они выглядят и, увидев, с трудом поверила, что на самом деле эти громогласные ночные певцы совсем маленькие.

До этого я их представляла себе существами вроде сказочных гномов, настоящими невидимыми хозяевами домов и всего вокруг, что было скрыто темнотой. Слышать их можно было только ночью, увидеть днём – невозможно. Культура нашего быта была далека от сказки, если смотреть из сегодняшнего дня, отстранив ностальгический флёр. Не надо забывать, что при долгом знойном лете в большинстве городских домов не было ни водопровода, ни канализации.

Новые добротные дома строились с особой системой вентиляции, устроенной по немецкому образцу. Она делала почти неощутимым присутствие в доме клозета и кухни. Такое устройство имелось и у нас, в доме дьякона, но большинство домов в нашей округе обходилось без таких сложных и дорогих дополнений. По этой причине неизменной принадлежностью улиц города были обозы золотарей с огромными бочками и ковшами. При их появлении улицы и дворы пустели, а двери и окна надолго захлопывались.

В Астрахани, в татарской её части, где мы жили, было немало действующих мечетей. Утром и вечером на балконах минаретов появлялись фигурки, казавшиеся очень маленькими, и над крышами домов разносилась перекличка высоких голосов муэдзинов.

Когда мне было года три, моя тётя Нина, старшая мамина сестра, вместе с мужем, дядей Лёшей, переехали от бабушки в свою квартиру. Новый дом, где они теперь жили, был недалеко от нашей улицы Тихомирова, и мы часто навещали друг друга. Обычно с вечерним визитом от нас отправлялись дед с бабушкой, как правило, прихватывали и меня. От прилива радости я всю дорогу прыгала и кружилась, изображая балетные па, пока меня крепко не брали за руки с двух сторон. Прыжки мои замедлялись в местах, где на низеньких скамейках сидели татарки, торгующие сладостями. Перед ними были разложены бумажные фунтики с чудесной сахарной халвой, фундуком, золотистой мушмулой, чилимом и прочими прекрасными вещами.

Я соединяла обе руки взрослых и тянула, робко заглядывая снизу:

– Ну, по-жа-лу-у-ста-а!

Мне было хорошо известно, что на улице мне ничего не купят, но здесь и сейчас всё казалось возможным, и появлялась надежда: а вдруг?! Мои страдания не находили отклика у бабушки, она была непреклонна. Дед молчал, хотя сам факт отказа мне в чём-то портил ему настроение. Так на каждом углу возникала и тут же улетала прочь маленькая тень конфликта.