Ксения Жигалина - Столбы. Сказка для себя

– Так ведь…

– Нет! И слышать ничего не хочу! Это ж надо… И тут этого сына приплел… – заместитель негодующе замолчал, но потом спохватился: – Вы у нас человек далекий от, э-э, этих кругов. Разумеется. Так вот запомните. Просто запомните, что я вам скажу: нет у него никакого сына. Все. Нету. И не было никогда. Все. Все. Так… – заместитель провел ладонью по прическе: – О чем бишь мы? Да! Идти вам надо, конечно, ночью. Ночью оно, знаете, с головой легче будет. Мы вам, разумеется, льготный рецепт обеспечили. Вот, – порывшись в портфеле, заместитель протянул синоптику небольшой розовый листок с кучей печатей. – Сегодня его отоварите… лучше в дежурке, и тогда уж и выходите. Лучше сегодня, – повторил заместитель.

Покончив с формальностями, он даже улыбнулся, прощаясь. Но уже на пороге вдруг повернулся и повторил строго:

– Нет и не было. Никогда!

Проводив заместителя, синоптик сел на пол, прислонившись больной головой к стене. Посидев немного, он встал, положил рецепт на обезболивающее на рабочий стол и вышел во внутренний двор. Перед ним в небе стояли три четких облачных столба. В том году было два, вспомнил он. А в этом три. И, конечно, обязательно найдется какая-нибудь свинья, которая поинтересуется у него: а почему? Вот почему тогда два, а теперь три? А он знает?! Он синоптик. Всего-навсего. Нет, ну надо же… Он заранее расстроился и ушел получать обезболивающее.

Аптекарша подозрительно уставилась на него поверх очков, выдержала испытующую паузу, цыкнула, мотнула головой и вернулась глазами к рецепту. Гос-споди… И этот туда же. Ведь было же время! Мужики были! Что надо были мужики! А сейчас?! Гос-споди… Обезболивающее им… И рецептик ведь достал! И печати, как назло, все и в правильном порядке. Это ж надо! Щегол!

– Это еще зачем?! – гневно сверкнув бессильным презрением, бросила аптекарша в синоптика.

– Надо… – тот как-то даже съежился, хотя уговаривал себя, что ничего стыдного в этом нет! Ну, подумаешь, обезболивающее! Так ведь и повод ого-го! – Мне к вертолетчикам сегодня.

– К каким вертолетчикам?! – аптекарша, судя по ее лицу, собиралась рецепт сожрать, а синоптика закатать в трехлитровку без стерилизации.

– Ну как… – промямлил взмокший синоптик, – за городом которые… к которым Максим в том году… ведь столбы! – шелестел синоптик уже почти беззвучно.

– Гос-споди! – аптекарша рухнула на крутящийся табурет у ног, но тут же, вскочив, приникла к стеклу почти носом: – К ним ?! К самим к этим?! Гос-споди! Да как же это?! Сам?!

– Ну как сам… – замялся синоптик, приходя в себя. – Больше ведь некому.

– Ох, ты ж, Гос-споди… – аптекарша снова уже видела его в гробу в белых тапках, но теперь уже по другому поводу, ее подведенные черным только снизу глаза были полны такого страшного сочувствия, что синоптику вновь сделалось дурно.

– А рецепт поэтому и выдали, – пытался как-то утвердиться на этом все-таки свете синоптик.

– Кто? – зачем-то спросила аптекарша, как будто от этого что-то зависело.

– Ну дак Глеб Полуактович, – удивился синоптик. – Покойный.

– Ну да, – аптекарша опустила свой сострадающий взгляд обратно в очки на рецепт. – Покойный. Как же, как же.

Выйдя из аптеки, синоптик остановился отдышаться и закрыл глаза. Вот дура! Когда там уже телевышку починят?! Сидела бы сейчас за своим стеклом, с удовольствием плевалась яростью в очередного теленегодяя. Нет. Простым людям достается теперь. Мимо него шел в аптеку новый несчастный. Он переглянулся с синоптиком и нервно сглотнул.

Столбы из облаков висели над городом. Огромные и красивые. Они были одновременно и неподвижны относительно самого города, и полны постоянного внутреннего движения. Бурлили, перетекали, перемешивались. Один из них стоял над трамвайным депо и частично над рынком. Второй дальше к северу, накрывая жилые дома. И третий над промзоной.

Ветер их не касался. Птицам тоже, вроде как, туда и не надо было, что странно. Дождь из них не лил. Ничего они не делали. Только стояли тремя исполинскими колоннами, создавали постоянную тень и делали городу нервы.

Обсерватория синоптика находилась от столбов в стороне, но не очень далеко. Так что, и не подходя к ним, он ясно видел их масштабы. Конечно, разумеется, он был синоптик. Стало быть, должен хотя бы приблизительно мочь хотя бы предположить какое-то объяснение. Но он не мог. Здесь испокон веку все было просто-таки иллюстративно обыденно. Идеально среднестатистически. Образцово непримечательно. И вот нá тебе. В том году два. В этом три. В следующем что, четверых ждать?! Да ну, бред, одернул себя синоптик, запирая входную дверь. Бред, бред. Интересно, вдруг взялось ни с сего, ни откуда, а аптекарша случайно не в курсе – есть ли сын у Анфиса Иваныча? Вот это, наверное, могло бы потягаться с дневным телеэфиром, хмыкнул он, стягивая с себя одежду. Надо бы поспать. Раз вечером идти, то надо бы. Уснуть бы. Он подумал и принял одну таблетку обезболивающего.

Очнувшись, он обнаружил, что за окном садится солнце, он весь в поту и замотан в мокрую уже простыню, волосы облепили мокрый лоб и во рту мерзко. Он осторожно встал, стараясь не растолкать дремлющую еще боль.

После того, как он как следует поел, он решил собираться и, дождавшись уверенной темноты, выходить. Идти надо ночью. Но фонарь брать нельзя. Не любят вертолетчики чужих фонарей. Ничего не поделаешь. А любят они песни под гитару, салат из морской капусты и часы с боем. Ну, еще ярко накрашенных продавщиц и собачье имя Петруха, уж неясно почему.

Ничего этого у синоптика не было, но идти с пустыми руками, конечно, нельзя. Тем более, что он к ним с просьбой. Ему даже не хотелось думать о том, что у Анфиса Иваныча действительно может быть сын, а тогда его странная утренняя мольба остается в силе, и надо будет говорить с вертолетчиками о том, что им пора бы уйти… Улететь.

Отогнав решительно этот набежавший было уже совсем кошмар, синоптик уверенно направился к книжному стеллажу. Вот оно. Он понесет им Чехова. Это классика. Классику все любят. Даже вертолетчики. Тем более, кивнул он себе веско, если она – Чехов.

Уложив Чехова в рюкзак, все четырнадцать томов, он подумал и положил туда же спички, компас, аптечку и бутылку воды и вышел. Заперев обсерваторию, ключ он брать с собой на всякий случай не стал, а спрятал его, как обычно, под телескоп в беседке. Голова снова разнылась, но таблетки он решил пока поберечь. Мало ли.

На улице уже было совсем темно. Если бы не фонари, облака были бы хорошо видны в свете звезд и луны, подумал он. Но фонари, конечно, горели. Что имело и кучу плюсов. Он без проблем добрался до нужного края города и ступил на шоссе, через два километра от которого ответвлялась нужная ему грунтовка. Вот здесь уже фонарей не было. Шаг за шагом город отставал позади, затухал и затихал. Вот теперь, оглянувшись назад, он увидел столбы во всей красе. Основания их были подсвечены городом в какой-то серо-розовый, а вершины уходили в черную ночь, не слишком, впрочем, далеко. Отсюда они казались совершенно неподвижными и еще более нереальными.