Эмануил Бланк - Сочинения. Том 9. Антидепрессант

Полицейские, казалось, рассвирепели на ровном месте, ни с того ни с сего. Положение становилось опасным. Вот разрядят в нас свои автоматы, машину сожгут, деньги присвоят. А вокруг, вокруг ни души.

Тут, Слава Б-гу, я и вспомнил о капитане Комарове. Его имя, действительно, стало самой настоящей охранной грамотой. Тут же забыв о поборах, полицейские сразу перестали хмуриться и широко заулыбались,

– Комаров! Так бы сразу и сказали!

Похлопав на прощанье по плечу, они дали несколько бесплатных, но дельных советов, пригодившихся, впоследствии, уже на следующих блок-постах.

___________

– Эмануил. Вы должны понять. Нам Совсем не до возврата долгов. Положение аховое. – ночью натовцы бомбить Белград собираются. Вы бы, лучше, убирались отсюда, да подобру-поздорову. А то глядишь, как бы чего не вышло, – вяло убеждал меня смертельно усталый генерал сербского Генштаба

Внутри главного военного ведомства Сербии царил полный бардак, больше напоминавший картину последних дней гитлеровской рейхсканцелярии.

– Хотите, дорогой, мы, вместо возврата долгов, Вам памятник в центре Белграда отгрохаем? Мой друг отличный скульптор, – предложил генерал, лихорадочно заспешивший к выходу

– А памятник, в полный рост или на лошади?, – пытаясь шутить, я прекрасно осознал, что «плакали мои денежки»

– Памятник можно, и на лошади, и на танке, например, – совершенно серьёзно, но рассеяно, заявил генерал, не приняв, либо не захотев понять моей иронии. Соорудить можем всего за несколько дней. Подпишем, что от благодарных югославов. Ведь такого народа больше не будет. Никогда, – горько произнёс он,

– Но если хотите поменять динары и продолжить разговор, то побежали, побежали за мной, – спешно произнёс офицер, быстро увлекая меня на оживленную улицу в самом центре Белграда

– Зарплату выдают, сейчас, трижды в день, – в спешке объяснял вояка. – Получив деньги, каждый немедленно бежит на центральную площадь, чтобы поменять деньги на американские доллары.– Динар, теперь, падает на сотни процентов в час.

Странно и страшно было наблюдать за десятками тысяч людей, прежде наполненных достоинством и радостью. Ведь до этих тяжелых событий, югославы жили получше многих американцев и европейцев. А сейчас, обезумевшая толпа неслась к площади спасать свои крохотные сбережения. Люди бегали туда по нескольку раз в день. Национальная валюта исчезала, растворялась, таяла прямо на глазах.

Ещё за пару месяцев до этого, генерал не был так растерян. Более того. Ворвавшись в мой Бухарестский офис, как весенний ветер, он был бодр, энергичен и вызывающе весел.

– Эмануил, – панибратски обняв за плечо, генерал подвёл к окну, где расположился значительный экскорт его военизированной охраны. На чистейшем русском языке, говорившем о долгих годах Московской учебы, он продолжил, – мы знаем, что у Вашей конторы есть приличное количество топлива, которого нам так не хватает, – он энергично продолжил,

– Желая задушить Сербию блокадой, американцы, вместе с продажной ООН, объявили эмбарго. В стране не хватает ни продовольствия, ни лекарств, ни горючего! Россия, с Вашим дураковатым Ельциным, нас предала и продала, – при этом, он так осуждающе посмотрел в глаза, что я – этнический еврей, волею судеб оказавшийся при распаде Союза в Молдавии, почувствовал себя виноватым. Мне было стыдно за все. За Ельцина, за развал СССР, за предательство дружественного народа Югославии

– Аванс мы уже внесли на счёт Вашей фирмы!, – Генерал набрал какой-то номер и протянул трубку. Там, действительно, плескался немного растерянный голос менеджера моего банковского счета. Он подтверждал получение солидной суммы

– Вы делаете мне предложение, от которого невозможно отказаться?, – попытался съязвить я

– Да! Именно так, – бодро и сразу согласился Генерал, – выбора у Вас, по-моему, нет никакого. Либо соглашайтесь, либо…

– Либо, что?

– Сами должны понимать, – смягчил свой тон генерал, – Контора у нас серьезная, а война, которая все спишет, бушует вовсю. Что такое Судьба отдельного человека, даже такого, как я или как Вы, Эмануил? Да ещё в таких глобальных процессах?

– Как же Вы собираетесь переправить такие количества топлива через границы?, – поинтересовался я, – ведь повсюду ООНовские конвои и охрана по всему Дунаю. Болгары, македонцы, как и румыны, тоже продались американцам. Продались оптом и в розницу. С потрохами.

– Это наша забота! Ваше дело продать топливо этой румынской компании, – генерал вручил мне реквизиты, – а дальше, мы сами

– Зачем же Вы все это мне рассказали?, – удивился я, – Могли бы, просто, дать румынскую фирму-покупателя и дело с концом. Тем более, что ваш аванс практически равен рыночной стоимости топлива. То, что Вы обещаете дополнительно, это неожиданно высокий бонус. И это, честно говоря, очень настораживает

– Просто, я, очень-очень, хотел Вам, русским, в глаза посмотреть

– Мы-сербы, единственные, кто к Вам всегда относился как к братьям. Вот Болгары, например. Те только болтали и бросали слова, много слов, – братишки, братушки. А предали, сразу же, ни за понюшку табаку, – генерал огорчённо продолжал

– Даже не буду вспоминать шипящих поляков, холодных прибалтов и жадных хохлов. Не удивляйся моему русскому. Много лет жил в Москве, учился в Академии. Даже представить себе не мог, что нас продадут и предадут русские. Вы хоть понимаете, что следующими будете именно Вы? Когда придут за вами, вы же одни останетесь.– Генерал снова посмотрел в глаза

– Обидно! Понимаешь? Ведь знаете, точно знаете, по ком звонит колокол…

Когда тебе всего двадцать два, ты высок, ироничен, оптимистичен, да еще успешно сдал вступительные в аспирантуру, то легко прокладываешь не только прямые лучи оросительных и осушительных каналов, но и неизведанные, порой извилистые пути к сердцам молоденьких студенток.

Самые боевые из них, тут же потянулись в мою скромную Московскую обитель за многочисленными консультациями по различным предметам. Самым симпатичным я, конечно, старался не отказывать ни в помощи, ни в ласковом обращении.

Паломничество красоток в коротких платьицах служило предметом постоянной зависти не только Арсена с Серегой, но и Ильича с Архипычем – старейших вечных студентов гидромелиоративного института. За последнее десятилетие, использовав все возможные академы и медицинские противопоказания, они, наконец, добрались до пятого курса.

– Ильич, вставай, Россия голодает. И хлеба нет, и мясо дорожает, – дурным голосом орал Архипыч в пять часов дня, когда начинали сгущаться осенние сумерки

К этому времени, я, обычно, уже возвращался из института. Мой приход видимо и будил старых опытных профессионалов учебного процесса.