Эмануил Бланк - Сочинения. Том 9. Антидепрессант

© Эмануил Бланк, 2021

ISBN 978-5-0055-2433-1 (т. 9)

ISBN 978-5-0053-2542-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мы с Владленом люди солидные. На дворовых скамейках не распиваем. Берём в угловой кафешке для прикрытия бутылку минеральной, пару стаканов и занимаем место на Старом Арбате, рядышком со стариком Окуджавой.

Бард вполне зримо присутствует при разговоре и кажется сам выступает в качестве третьего. Причём присутствует довольно гармонично. Не мешает.

Владлен старше. Поэтому коньяк разливает он. Спешить некуда. Из своей плоской металлической фляжки, которая всегда наготове, он цедит немного, грамм по двадцать. Вернее, разливает не коньяк, а молдавский брэнди. Тот гораздо мягче и ароматнее настоящего французского. И намного вкуснее.

Во французской Гранд-Шампани, каждый год, постоянно бодяжат – разбавляют все прежнее и зрелое более молодым спиртом. Компенсируют, видите ли, то, что за год испарилось из старых дубовых бочек.

Поэтому и воздух в Коньяке – небольшом городке, давшем название дорогому напитку, насквозь пропитан «данью ангелам». Так называют дух, вырвавшийся на свободу из скучных, тесных, хотя и довольно ароматных, но все же, тюрем.

Как ни крути, а молодежь везде, даже в спиртах, более импульсивна, не очень умна и довольно агрессивна. Несмотря на бесконечные усилия именитых технологов, она плюет на все благородство и мудрость старости, адаптироваться не хочет и придает смеси благородных виноградных грандов неумеренную жесткость и суету.

Более легкие молодые спирты сразу бросаются в атаку и первыми обжигают чувствительные вкусовые рецепторы, отбирая у нас добрую половину удовольствия.

– С умным видом лягушатники замешивают вместе все, что есть в их знаменитых коньячных домах и дурят-дурят голову всему миру. Вместо реального качества, одни маркетинговые достижения и рекламные инъекции

– Самому старому коньяку из знаменитого бленда более ста лет, – замогильным голосом хвастает очередной сомелье, за баснословные деньги втюхивая следующее тысячеголово-тысячеголосое пойло

– Потребление смеси похоже на групповой секс. Вместо Любви, единственной и неповторимой, красиво упакованный суррогат из разных тел и характеров

– А представляешь, как было бы здорово, не нарушать в тех бочках волшебную тишину? Все солнечные лучи, накопленные столетними Лимузенскими дубами в колдовском лесу Тронсе, все удивительные сказки, легенды и истории, что они ласково нашептывали и передавали бы своему драгоценному содержимому

– Да, – блаженно щурится Владлен, смакуя мягкий молдавский аромат, – чувствуется, что выдержали в одной бочке, не вскрывая, лет двадцать, как минимум. Смотри, какие маслянистые толстые ножки растеклись по стеклу? Какого цвета набрался напиток? Потемнел, подобрел. Горло смазывает как настоящая амброзия – напиток богов. А запах? Запах какой. Просто волшебный

– Ты слышал о Шабо?, – вспомнив о чем-то, неожиданно спросил Владлен

– Из книжек помню, что в этих местах бывал Александр Сергеевич. Липранди писал в своих дневниках, что с Пушкиным они были в Шабо, в только образовавшейся колонии швейцарцев. Их предводитель, входил с Пушкиным в одну Кишиневскую масонскую ложу. Называлась она – « Овидий»

В ссылке поэт старался отметиться во всех местах, где мог бродить опальный, как и он, древнеримский гений. Волновала общность судеб. Вероятно Пушкин чувствовал в этом что-то особенное? Ощущал, кто знает, возможность переселения душ через семнадцать долгих веков?

Да и Максим Горький, лет на семьдесят позднее Пушкина, бывал в тех местах, работая в Шабо на виноградниках. Полтинник в день зарабатывал. Во время того славного периода, он написал знаменитые Старуху Изергиль и Макара Чудру.

– In Vino veritas (лат) – Ин вино веритас – Истина в вине, – говорили древние устами Плиния Старшего

– В Шабо и мне удалось попробовать неплохого вина, – мечтательно произнёс Владлен…

Не так давно, в Израиле проводили в последний путь Веру Глейзер. Ее отец, Симон Марамович, проведя сталинскую ссылку в Сибири, после амнистии, женился на моей Розе. По рангу она была тетей моей маме и родной сестрой бабушки Ривы. А в реальности, Роза была ещё одной моей любимой и заботливой бабушкой.

Небольшое скромное торжество провели на Розиной половине нашего огромного сокирянского дома. Проходил праздничный вечер не в большой зале, которая отапливалась довольно слабо, а в спальной комнате. Народу собралось немного. Все свои. Ведь женились люди, которым было уже за пятьдесят.

Стол возглавлял Янкель Вайнзоф – старший брат моих бабушек. Его жена Ита, как всегда, прошла обычную процедуру подначиваний. Все знали о ее фанатичной любви к единственному сыну.

– Ну, Ита, зуг а пур ворт (скажи пару слов, идиш), как твой сынок, Абраша?

– Пуцинэй, зол мир зайн фар зэй, – произносилось и немедленно продолжалось, – зол мир зайн фар даны бэйнер (чтобы все плохое за тебя досталось мне, идиш. Буквальный перевод первого выражения немного неприличен)

При этом, Ита начинала так самозабвенно обнимать и зацеловывать своего Абрашу, что слеза наворачивалась сама собой у всех присутствующих.

Были, конечно, Абрам Зицер со своей Марусей и доченькой Фаней. Я, как всегда, все упрашивал его очередной раз показать, пробитую на войне руку.

Она скрывалась за чёрной перчаткой. Работая билетёром в кино, вместо моей бабушки Ривы, ушедшей на пенсию, Абрам научился прижимать билеты обездвиженной ладонью и отрывать краешки здоровой рукой. Многим Сокирянцам он так и запомнился. С чёрной перчаткой и доброй улыбкой до ушей.

– Моряк-моряк!, – любил он называть меня после того, как мне купили настоящий морской костюмчик с бескозыркой, – запомни, я родной брат твоего деда Менделя. Жаль, что он погиб в гетто. Умный, юморной, всем нам он был большим товарищем

После первых же выпитых рюмок « бронфн» (водка, идиш), Абрам краснел на все своё круглое лицо с ямочкой на подбородке.

Он тут же становился главным рассказчиком и завладевал вниманием всех мужчин. Временами, он украдкой оглядывался на дам, болтавшим о своем, и частенько приглушал голос.

– А зойны фел! (такая проститутка, идиш). Смеяться он начинал первым, увлекая не только взрослых, но и меня. Я хорошо запомнил все контексты, где упоминались двусмысленные слова и выражения

Баба и Роза носились, подавая тарелки, как угорелые. Папа с мамой, как и положено молодежи, обсуждали последний фильм.

На мнение бабушек и прочих аксакалов, они дерзко заявляли, что старики, дай Б-г им здоровья, в современном кино, уже ничего не понимают