Игорь Михайлов - Вторник. №26, июнь 2021

А лучшем скажите. Это её подбодрит, повысит её эго перед днём рождения. У Фаи, как мне кажется, наступили критические дни. Она всё чаще подвергает сомнению мои ноу-хау. И всё больше надевает кофт. Я, конечно, залихватски шучу, но не все мои шутки попадают в цель. То и дело она замолкает и уходит в себя. Вся надежда на «ярость вулкана». Который напоминает горбылёвый бутерброд. Только не надо восхищаться, не люблю этого…

Мол, у нас, Лёва, как у тебя, не получится. Нам до тебя как до Эвереста… Мы чего попроще – картошечку пожарим с луком и посуду помоем с ферри. Никаких картошечек и посуд! Прекратить самоуничижение! У меня тоже, знаете ли, не сразу получилось. А у вас – сразу, потому что у вас есть я.

Сегодня, кстати, удачный денёк для премьеры «ярости вулкана». Серая перина неба подсвечена с боков мартовским солнцем, которое сыплется из мелких облачков такой белизны, что глазам больно. Серое становится нежным и лиричным. И оптимистичным. Мол, не замерзнём. Мол, оклемаемся.

А теперь пора открыть главный секрет. Ведь я человек кристально честный. Это Ксюха Драгунская так говорит – кристально честный. Про себя, не про меня, но я такой же. Я ПИЛЮ ГОРБЫЛЬ, ЧТОБЫ ПОХУДЕТЬ. В отличие от буханковых мышек, которые уже слопали верхний этаж и сохранили при этом фигуру, я расширяюсь.

Вот для чего я привёз из Москвы весы. Чтобы бороться за каждые сто граммов. Только весы эти подлые показывают вес, который меня не устраивает. Но вы же помните – золотая голова. Половицы у нас старые, с горбинками. И если пошукать как следует, мы можем найти правильное место. Где они будут показать на полкило меньше. И будет нам радость, ребята!..

Какая, ребята, в «ярости вулкана» мощь! Как в ливне. Она сотрясает печку от основания до трубы. Это уже не треск, а симфонический оркестр. А ещё «ярость вулкана» красива. А красота спасёт человечество. Ну, может, не всё, но пятерых точно. А может, и шестерых. «Ярость вулкана» трещит, как кость в челюстях Ричарда. До Африки с танцами рукой подать. Я говорил, что принесу вам пользу. И принёс. Жить будем, ребята.

Грянет вот-вот весна, и крутящиеся в космосе Жарки вернутся на родной холм. А через пару месяцев приедут Андрюша с Сашей. И утром мы отправимся на велосипедах за строчками. И завтра утром отправимся. И послезавтра. А послепослезавтра, когда я скажу: «Ребята, нас ждут великие дела!», то услышу от Андрюши: «Никаких грибов!» А Саша постучит пальцем по лбу.

Кстати, «ярость вулкана» оказалась несовершенна. Слишком она яростная. Часа два надо сидеть перед печкой, читать графоманский «Неман» и подкармливать её вовремя горбылинами. А то «ярость» может и сдохнуть.

Зато вы узнали, ребята, как выглядят куры из «Светофора».

И как починить дырку в валенке.

И как не угореть.

И как сосуществовать с буханковыми мышками.

И как улетают Жарки в космос. До весны.

А главное, ребята, главное – вы теперь умеете правильно взвешиваться.

Горы

Гордыми сынами равнин вздыблены горы. С высоты небес молчаливо защищают они раскинувшиеся внизу просторы, храня под спудом тысячелетий тайны мира, и умудрённые дубы на их склонах шепчут свои легенды. Плача родниками, горы посылают свежесть полям, рассыпающим по своей груди маленькие точки фантазий, благоуханием поющим благодарственную песню напоившим их вершинам. Туман, обнимая великанов, с осторожностью снежного барса подкрадывается к прибрежной равнине, медленно обнюхав её, боясь наступить на беззащитные цветы, вытянув шею, ползёт согреться морем и, уходя от берега, тянет за собой землю, прорезающую волны, выводя в синеву громадины зелёных айсбергов.

В горах спокойно. Степенно стоит хвойный лес, освежают путника буки, изящно выпрыгнет каштан из колючих объятий, падая отозвавшись низкой нотой; и тут же, на шёлковом ветру, все деревья – старцы, юноши, девы – начнут услаждать взор изящным танцем тысяч наложниц. Горы строги и добры; их добротой пользовались разбойники, скрывая тёмные дела, это та безграничная доброта, которая у людей считается за глупость. О, если б не эта сердечность, разве зло могло бы найти опору?

Волшебным твореньям – обиталищам богов и мифических героев – неутомимым многоголосьем поют оды крылатые курьеры неба: старый тетерев, усевшись на заботливой черёмухе с сочными побегами, призывает подругу насладиться трапезой; кряхтит уютно устроившийся в зарослях папоротника маленький вальдшнеп; потряхивая красной шапкой смешно бежит за муравьями зелёный дятел; испуганный улар планирует в ущелье и оттуда переливающимся свистом предупреждает сородичей. И каждому дарован звук.

Если бы не горы с их непостижимостью, притягательностью, непобедимой мощью, разве человек признал бы природу сверхъестественной силой; он выкосил леса и превратил их в поля, поля в пустыни, а пустыни в оазисы, заарканил реки, осушил, сковал море, и творец всего этого ничего не смог поделать с горами – ни сравняться с ними, ни победить – и сумел всего лишь огрызнуться.

Подъём в горы схож вхождению в Храм – шаг, открывающий иной мир; вьётся вокруг аромат миро, заполняет всё нутро, от чего тело ощетинивается мурашками. Старые люди говорят: «На поднимающегося в горы обязательно хоть маленький дождик, но накрапает – так они благословляет путника». Туман обовьёт, обнимет, как давно не виденного братца, привечает, приглашает к себе, идя впереди, хвастаясь своим хозяйством, жилищем, садом, в ожидании угощения усадит под огромным орешником, предлагая дикие плоды, напоит чистой, как душа исповедовавшегося, родниковой водой. Но порою горы встречают негостеприимным, жадным хозяином; подложат под ногу скользкий от подлесной сырости камешек или лавину с себя стряхнут; переменчивый у них характер, впрочем, как и у всех великих. Они учатся друг у друга, люди у гор гордости, а те у человека подлости.

Разбросанные по склонам капельками дождя каштановые и дубовые жилища из тёсаной доски, с украшенными богатой резьбой перилами, балконами, вверху которых, между массивными столбами, бабочками свисают резные орнаменты кругов с расходящимися линиями – символами солнца и вращения жизни, примитивными изображениями зверей, напоминающими наскальные рисунки зарождавшегося художественного мышления человека, виноградными лозами, христианскими крестами, замысловатыми знаками и символами, пришедшими ещё с языческих времён и значение которых давно забыто, но жива их красота, переходящая во внутреннее убранство, где она ложится на тахту в главной комнате, служащей приёмной и столовой, на край массивного стола, спинку стула, наличники, на базальтовый камин орлиным клёкотом охраняющим силу семьи, придают оживлённость изящно суровому пейзажу. Вековому укладу трудно покинуть красоту этих гор, трудно спуститься в пучину равнины или уйти в тишину. Ставши опорой и гармонично сросшись с современностью, они дополняют друг друга, и трудно представить их врозь.