Игорь Михайлов - Вторник. №26, июнь 2021

Однажды Каблуков пригласил Алексея на крестины своего сына. В большой квартире среди дам, затянутых в корсеты, в платьях с откровенными вырезами, украшенными бриллиантами (не дамы, а цветы: рюши, воланы, шляпки, кружевные митенки), Алексей заметил девушку в простом платье с искусно вышитым воротничком – девушку хрупкую, светловолосую, сероглазую, сияющую кроткой красотой, напоминающей иконописный лик. Взгляды их встретились, и вспыхнула любовь. Алексей встречал Олю у входа в Оружейную палату. Они гуляли по Москве. На Святках Алексей подкатил к ней на тройке лошадей, и всё случилось почти как в народной песне: «…Поедем красотка кататься. Давно я тебя поджидал…» Когда Алексей сообщил родителям о намерении жениться, те отказали ему в благословении, полагая, что их сын мог рассчитывать на более выигрышную партию. Можно только догадываться, как страдали Оля и Алексей, но все же спустя год после рождения дочери (моей бабушки), его родители смилостивились, и в 1906 году в Храме Тихвинской Божьей Матери в Сущёве совершилось венчание Алексея Васильевича и Ольги Борисовны.

Заводные игрушки

Пробили часы. Косой луч закатного солнца вырвался из-за туч и будто оживил всё в комнате: тюль на окнах, мраморный рукомойник с зеркалом, поблескивающее на раковине лезвие опасной бритвы деда Стёпы, буфет с цветными стёклышками, старую потемневшую картину «Море», пузатый чайник на круглом столе. У нас на подоконнике в трёхлитровой банке, накрытой марлей, плавает добрый, симпатичный, похожий на толстый рыхлый оладушек, чайный гриб. Бабушка Лёля кормит его подслащённой спитой чайной заваркой. Гриб не просто живёт в банке, он работает: делает для нас очень вкусный кисло-сладкий напиток.

Красавица бабушка Лёля, стоя перед зеркалом платяного шкафа, прикалывает брошку к тёмно-зелёному панбархатному платью. Я, в нарядной матроске, кручусь рядом: приподнимаю пальчиками подол плиссированной юбки, топочу по полу красными туфельками, корчу рожицы своему отражению. Мне недавно исполнилось шесть лет, и сегодня бабушка Лёля с дедом Стёпой обещали взять меня в гости на день рождения к дяде Боре, бабушкиному брату. Он с женой и двумя дочками живёт на Фрунзенской набережной в отдельной двухкомнатной квартире с мусоропроводом и с балконом с видом на Москву-реку.

Как их квартира отличается от нашей коммунальной в Вадковском переулке, где соседи нередко вылавливают на общей кухне мясо из щей, приготовленных бабушкой, наливают «случайно» воду в мои валенки, поставленные сушиться на батарею в ванной, тушат мне свет в уборной.

Мои родители приходят к нам по воскресеньям, а живут они недалеко – за Миусским кладбищем – в старом, деревянном, полуразвалившемся доме в восьмиметровой комнате с протекающим потолком. В общей кухне двенадцать керосинок и двенадцать рукомойников, уборная во дворе. Когда мне исполнился месяц, обвалился потолок, я чудом осталась жива. Конечно, бабушка с дедом не могли допустить, чтобы их внучка росла в таких условиях.

За праздничным столом у дяди Бори расположились гости. Слышны тосты, звон хрустальных бокалов, витают запахи пирогов, диковинных закусок. От дам исходят тонкие ароматы духов, кроме прабабушки Ольги Борисовны. Она пропахла едкими папиросами «Беломор», потому что начала курить в голодовку девятнадцатого года. В ожидании приглашения к столу моя бабушка Лёля и прабабушка Ольга Борисовна, сидя в обнимку на диване, разглядывают большой, тиснёный бархатом семейный фотоальбом. Я подбежала и увидела на фотокарточках красавиц, похожих на принцесс с коронами. На мой вопрос «кто это?» прабабушка ответила, что это она и её сестры. Я, конечно, не поверила.

За специальным детским столом со мной сидят: дочки дяди Бори – серьёзная Таля десяти лет и капризная Оля – моя ровесница, и дочка бабушкиной сестры нахальная Бэлка десяти лет. На десерт подали мороженое. Нет ничего вкуснее! Когда я долизывала вторую порцию, Оля отлучилась в детскую и вышла оттуда с куклой. «Вот, папа из Англии привёз. Зовут Китси, фарфоровая. Осторожно, не урони!» – сказала она и гордо продемонстрировала большую куклу в атласном белом платье. Ах, ничего прекрасней не видела! Затем девочки позвали меня в прихожую. Из стоящей на трюмо лаковой шкатулки мы доставали и примеряли бусы, клипсы, броши жены дяди Бори, душились её духами из цветных флаконов «Красная Москва», «Ландыш серебристый», «Белая сирень».

Я не заметила, как девочки куда-то исчезли, а потом появилась Бэлка и позвала меня поиграть на кухню. На пороге она неожиданно резко втолкнула меня внутрь, захлопнула за мной дверь и выключила свет. Я испугалась, но не заплакала. Присматриваюсь. Слева газовая плита. На ней открытым ярким фиолетовым пламенем с шипением горят все четыре конфорки. Прямо в окно падает свет от уличных фонарей, а само окно светлым прямоугольником отражается на полу. Левая часть кухни во тьме. Слышу, как девочки, притаившись за дверью, хихикают, перешептываются. Они ещё и подглядывают за мной, потому что дверь не глухая, а со стеклянными вставками. Я пытаюсь выйти, но они меня не выпускают. Зачем они меня тут заперли?

Вдруг из тёмного левого угла я услышала шорох, щелчки, лёгкое лязганье, а затем равномерный скрежет. Пригляделась и увидела, как на меня оттуда медленно надвигаются тёмные чудища. Когда они, отвратительно урча, выползли на освещённый квадрат пола, я увидела, что это два боевых слона и танк, размером с крупных мышей. Я догадалась, что это жестяные игрушки, но почему они, вдруг, ожили – по волшебству? Ужас сковал меня, крик застыл в горле. Железные твари всё ближе и ближе подбиралось ко мне. Казалось, что ещё миг – и они набросятся на меня и загрызут. Я пятилась к двери, пока не упёрлась в неё. Когда, я уже почти решилась перепрыгнуть через зверей и залезть на подоконник, они скрипнули в последний раз и замерли перед моими красными туфельками. Тут за дверью послышались смех и топот. Я толкнула дверь, и она распахнулась. Опрометью помчалась я к деду Стёпе и повисла у него на шее.

Этот случай я никогда и никому не рассказывала. Запрятала его в дальних тайниках памяти. Верю, что никаким страхам не одолеть меня, потому что я под защитой безусловной беззаветной любви бабушки Лёли и деда Стёпы.