Игорь Михайлов - Вторник. №26, июнь 2021

В жажде жизни, в её круговерти,
Перемешаны правда и ложь,
Много скучного в опыте смерти,
Не тождественно правилам… Что ж?

Безутешно одетый дух речи,
Удивлял повседневности бровь,
И за ближнего страх недалече,
Был на жалость похож и любовь.

Но размажь эту смесь мастихином,
Не жалей не кармин, не белил,
Ремесла полновесным цехином,
Ты давно и за всё заплатил!

Небо крыл непечатною жестью,
Жадно ел пирожки с требухой,
Исходивший глухие предместья,
Молодой, бесшабашный, бухой.

Муки вечные щедрой пригоршней,
Собирал и прощенья просил…
Потому и в груди, скомороший,
Вместо сердца бубенчик носил.

Цветок зелёный

Жизнь устаёт печали мерить,
И толковать приметы в путь,
Туда, где створчатые двери
Успеют времена сомкнуть.
Запомни, в этот век железный,
Пока ещё ты молодой,
Дни вытекаю бесполезно
Из крана жёсткою водой.
Где распадаются в пределах,
Уходят в наважденье прочь,
Тобой и вечностью, без дела,
Читаемые день и ночь.
Пусть млечный путь нависнет кроной,
Над миром, что ужасно прост;
Где в вечности уединённой,
Цветок зелёный и погост.

Не в счёт

Живу без здешнего уклада,
И воздух дождевой не в счёт,
Лишь только ветер, так как надо,
Листом в небытие несёт.

Один среди пустынной рощи,
Где даже мысль возникнет вслух,
Что есть мучительней и проще —
Вокруг сквозной, свободный дух.

Свежа в нём мера откровений,
Мгновенья словно из крупиц,
Рассыпанные ловят тени,
Взлетающих над кроной птиц.

Пока прощальные их крики,
Небес сомнут водоворот,
В минутах этих есть безликий,
Тревожный яд земных щедрот.

Усталый век

Пустынный мыс и берег пенный,
И одичалый пляж песком лучист,
Жизнь быстротечна, смысл её священный,
В обрывке фраз прохожего в ночи.
Неверен свет и правила утраты,
Как смена вех идут судьбе в зачёт,
Свободы нет и снова виновато
Усталый век пожмёт тебе плечом.

* * *

Как добротна мебель из дерева
И тепла добротою леса!
Словно лес открывает двери вам,
Что поют под тяжестью веса.

Только мир сплошь вокруг пластмассовый,
Словно душный бездушный ящик
С одноликой культурой массовой,
Легковесной, ненастоящей.

Но сбегу я, поздно ли, рано ли,
Сбив пластмассовые колодки.
Слава богу, гробы деревянные,
Как когда-то дома и лодки.

* * *

Поверьям вняв, как гибели, бегут
Спины горбатой и кривого глаза —
Суров и скор дремучий мудрый суд:
Души изъян с изъяном тела связан.
Бог шельму метит – примечай черты,
Верь верным, сто веков знакомым знакам…
Я ж глянцевой пугаюсь красоты,
Где дух иссох под чёрствым мёртвым лаком.
Где, словно в манекене, пустота,
И даже эха нет – темно и глухо.
Боюсь пустот… А чёрного кота
Люблю чесать за чёрным чутким ухом.

* * *

Осень, манят спозаранку
Жёлтые твои пути —
Век бродил бы, как цыганка:
Ручку мне позолоти!

Ветер выдует из дома
Вслед за тучей кочевой.
Пышет осень, словно домна,
Жёлтым жаром и тоской.

Дождь просеянный искрится,
Желтотравье серебря.
Осень, от тебя не скрыться!
Где уж скрыться от себя.

Скоро листья долистает
Постаревший за год год.
Осень, мне бы с птичьей стаей!
Только кто ж меня возьмёт?

* * *

Долго ли, какой заветной тропкою,
Счастье шло – и вдруг ко мне идёт.
Я ж стою, глазами глупо хлопаю
И, глядишь, прохлопаю вот-вот.

Лучше б беды принесло с заботами —
Как родных с порога обниму:
Против них приёмы отработаны,
Что со счастьем делать – не пойму.

Но, моё увидев замешательство,
Счастье шасть ко мне на зависть всем.
– Заживём, – мурлычет, – замечательно!
– Долго ли?
– Пока не надоем.

Перо

Стремясь пространство распороть
Скруглённой кромкой цвета хрома,
Упруго, как живая плоть,
И, словно небо, невесомо,
Перо коснётся вдруг руки
В непредсказуемом полёте,
Причудливом, как вязь строки
Из книги в древнем переплёте.
И я замру, навек пронзён
Тоской по промелькнувшей птице,
Недостижимой, словно сон,
Который дважды не приснится.

Хастинапур

Полетели до Дели вдвоём —
По священной земле погуляем,
В Тадж-Махал белоснежный махнём
И в заснеженные Гималаи.

Раздадим нищете пятаки,
Чтоб с воды перебились на воду.
Поучиться ещё у таких
Улыбаться в любую погоду.

Спросит рикша – его не жалей,
Нынче он на электромопеде, —
Десять рупий. Нам – десять рублей,
Рубль теперь словно рупия беден.

Полетели любого числа!
Наш маршрут будет строго случаен.
Ты ж киваешь в ответ на дела
Иль вздыхаешь и не отвечаешь.

Что с того, что распахнута дверь
И повсюду дорожные сети?
Чудеса так доступные теперь,
Что как будто и нет их на свете.

Но для нас приберёг я тропу,
Что уводит из дымного Дели
Сквозь печали, тревоги, метели
В приснопамятный Хастинапур.

Южный Крест

Ищу над царством вьюг
На небе Южный Крест.
Мне возражает друг:
Тот крест – не с этих мест.

Ковш гнутый по ночам
Вычерпывает тьму.
А крест – не по плечам.
Но я назло всему

Ищу средь вьюжных снов,
Печальных, как зола,
То ль новых берегов,
То ль пятого угла.
Старец

Седина как писаний страница —
Чисто старец, блаженный вполне.
Клянчит мелочь с утра – похмелиться,
Мутным глазом елозя по мне.

Словно вязь на руках его вены,
Как сиянье вокруг перегар…
И в тот миг, словно в миг откровенья,
Я иные узрел берега.

Не цветастые райские кущи,
Не предвечный покой вековой —
Коммунальную бедную гущу,
Стен обшарпанных грязный конвой,

Одинокость убогой коморки,
А в толпе – одинокость вдвойне,
И чем дальше, тем более горький
Запах снов о далёкой войне.

Обездоленных лет вереница
В чёрной канет вот-вот полынье.
Седина как писаний страница —
Чисто старец, блаженный вполне.