Света Великанова - Я больше не тороплюсь

– Давай не будем об этом.

– Нет, давай будем. Ты всегда останавливаешь меня. Я все решил сказать жене.

– А как ты скажешь об этом дочери? Никогда не делай того, за что тебе будет стыдно перед детьми.

– Мы врем каждый день своим близким. Сколько это может продолжаться?

– Мы можем расстаться.

– Ты сама знаешь, что нет. Должен быть выход из вечной лжи.

На мгновение показалось, что выход может быть найден, и все могут быть счастливы. Этого мгновения хватило, чтобы вы опять захлебнулись от взаимного желания, которое уничтожило остаток мира как незначимый. Впереди был твой развод, воскресные встречи сына с отцом, непонимание и одиночество. Он уйти так и не решится, оставаясь в семье под презрительным взглядом дочери и умоляющим – жены. Ты будешь его избегать, со временем станешь ненавидеть. Он долго не будет обращать внимание на боль в области желудка, не зная, что сердце болит там же…

Но лучше всего вернуться в тот вечер, когда, впервые освободившись от недоговоренности, вы строили планы на будущее и были необыкновенно счастливы вдвоем, как никогда ни до, ни после. Прощались вы нежно и быстро, уверенные, что разлука будет короткой. Он заходит в дом. Жена собирается в супермаркет, а двенадцатилетняя дочь в задумчивости чертит мальчишеский профиль на листочке в клетку.

Еще не поздно быть счастливым.

Я была настолько счастлива эти дни, что об этом знали собаки. Люди нет, конечно, нет, ибо люди думают только о себе. А собаки умеют слушать. Я поняла это ранним утром. После пробежки, уже перед домом, я сбросила скорость и быстро пошла по тротуару. На другой стороне улицы шел хозяин с собакой. У нас с четвероногими утренняя прогулка – необходимость, мы с ними следим за физической формой. Я – чтобы тебе понравиться, а они – чтобы хозяев не огорчать. Я, как и положено человеку, была занята собой, вернее, мыслями о тебе, и мое лицо бессмысленно плавало от улыбки к улыбке. И вдруг я почувствовала взгляд. Я подумала, что на меня засмотрелся хозяин собаки, что случается. Повернув голову, я встретилась с большими и умными глазами собаки, по которым я сразу поняла, что она уже все знает про тебя и меня. Она была потрясена моим состоянием. Хозяин потянул за поводок, но собака не сдвинулась с места. Она смотрела на меня спокойно и грустно, оттого что наконец-то встретила абсолютно счастливого человека. Взрослого. Люди теряют эту особенность к десяти годам жизни. Вырастая, они, словно кенгуру, скачут от одного желания к другому, не в силах остановиться. Перед удивленной собакой стояла женщина.

Ассоль. Сорок лет

Хозяин еще раз потянул за поводок и перевел взгляд на ту, что заинтересовала его воспитанницу. Мужчина увидел совсем не то, что собака. Он увидел женщину после утренней пробежки. Невысокую, худенькую, симпатичную, разрумянившуюся, запыхавшуюся, дружелюбно улыбающуюся. Мужчина кивнул ей головой и улыбнулся. Затем поздоровался. Ассоль ответила ему и улыбнулась собаке. Между хозяином и Ассоль в то утро ничего не произошло. Два коротких кивка на дороге, две улыбки, и день начался. Собака же встретила родственную душу. Женщине и собаке не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Открытость миру и удивительная способность слышать, видеть и понимать то, что происходит с людьми, была свойственна им обеим. Собака смотрела на Ассоль мудрым, взрослым взглядом, словно на внучку, за которую было тревожно. Ассоль ей объяснила, что ей и самой поверить в происшедшее непросто. Слишком долго она ждала. Собака слушала, не зная, что ответить. Она уже знала о том, что ждет Ассоль впереди. Но помочь женщине она была бессильна. В то утро они подружились.

Катя, девочка

Обычно взрослые люди разговаривают с подростками, словно со слабоумными, у которых в каждом кармане по пистолету. Моя соседка по лестничной площадке из квартиры номер семьдесят семь совсем не похожа на остальных взрослых людей. Я увидела ее впервые со спины, быстро поднимающейся на пятый этаж без лифта, и очень обрадовалась. Наконец-то на моей лестничной площадке появилась сверстница, и скорее всего, мы подружимся. Единственно, что бросалось сразу в глаза, если вообще такое можно сказать о спине человека, – то, что одета девчонка странно. Я бы в жизни это не надела, хотя маме моей такой стиль нравился. Никому не заметная скромность и надоевшая всем классика, которая к лицу девушке НЕ МОЕГО возраста. Не выпускнице школы. Я догнала худенькую спину в белом свитере у своей двери и крикнула ей задиристо:

– А я тоже здесь живу. Меня зовут Катей.

И осеклась.

На меня смотрела яркими, будто прорвавшаяся сквозь снег зеленая мартовская трава, глазами вовсе не моя ровесница, но моя будущая подруга. Ассоль. Сорок лет.

– Будем друзьями. Ты чай с вареньем любишь?

– А вас случайно не Карлсон зовут? – несвойственно небрежно для моей манеры разговора со взрослыми в лоб спросила я.

– Карлсон – это мужское имя. Ты не поверишь, но меня зовут Ассоль.

– А фамилия Грин?

– Угадала. Так хотел папа.

– Где ваш корабль?

– Корабль с алыми парусами в моей комнате. Мне его родители подарили после окончания школы, а принц появился позже.

– Он тоже в вашей комнате?

– Нет, он в моем сердце.

Откуда мне было знать, что Ассоль никогда не шутила и говорила все как есть?

Женщина, 33 года

Катя, дочка, набирай 03 и попроси, чтобы ехали скорее. Сердце. Это безобразие, что человек с такой серьезной проблемой живет один. Ася, не спорьте со мной и вообще сейчас не спорьте. Берегите сердце. Меня вам Бог послал, я – врач по призванию. Я помогу вам раздеться, надо принять прохладный душ, мы собьем ритм вашего сердца, и все будет хорошо. Главное, сейчас вам не волноваться. Ваша благодарность мне не нужна, просто оставайтесь жить, вы еще молоды. Сколько? Вы шутите, правда? Вам не может быть сорок. Надо же, я к вам, как к девочке относилась… Что вы говорите? Это у вас с рождения? Я не волнуюсь, мне хочется, чтобы быстрее приехал врач, и тогда уж никто не будет волноваться. Осторожно, ваша кофта зацепилась за сережку. Какие милые сережки. Мне не нравится цвет вашего лица. Я помогу вам дойти до туалета. Аккуратно опускайтесь, закладывайте два пальца в рот, рвотные позывы могут сбить ритм, сейчас, до приезда «скорой», это главное. Лучше, уже можете дышать? Садитесь на край ванны, я держу вас. И не бойтесь, теперь я включаю душ. Холодно? Не беда, жить будете. Что ж вы так расстроились? Разве можно с вашим сердцем? Что вы говорите, я не слышу, вода шумит. Что? От счастья? Слава Богу. От счастья не умирают. Катя, дочка, открой дверь, «скорая» приехала.

Ассоль, 40 лет

Передай маме своей спасибо. Мне уже лучше, спасибо, Катя. Посиди рядом, помолчим вместе. Я всегда торопилась, бежала, не было времени даже поесть, поэтому килограммам не было возможности за мои ребра зацепиться. Я думаю, что перед важным шагом, перед дальней дорогой не случайно нужно посидеть и помолчать. Иногда можно и остаться. Не навреди – это ведь заповедь не только докторам. Это всем нужно помнить, подходя к людям. Особенно к тем, кого ты любишь. Да не обернется твоя свобода несвободою близкого твоего. Про что ты говоришь? Любовь? Ты боишься, что пропустишь ее? Рада будешь пропустить. Убежать будешь готова на другой конец света. И убежишь. Но навсегда жить останешься там, откуда убежала. А в другом месте все сможешь сделать, города и корабли выстроить, замуж выйти, нарожать детей и стать бабушкой, но жить так и не начнешь. Я это знала, Катя, знала с самого начала, но верила, что все смогу переиначить. Корабли выстроила, и города, реки развернула вспять, замуж только не выходила. Мне попадались на удивление хорошие люди, которых мне было не под силу обманывать и обнадеживать. И себя как-то устала обманывать. Оттого вернулась. Если не размениваться, научиться ждать и верить, то все обязательно исполнится. Корабль, задрапированный алым шелком, станет твоим домом. Воздается по вере, Катя. На самом деле проще всего прожить в ладу с собой. Неторопливо. Это такое несовременное слово. Без суеты. Учиться нужно у малышей, они вдумчиво и внимательно познают мир, насколько бережно они к любому проявлению жизни относятся. Мы ведь живем иначе, в точности суждений и решений уверены, бьем без промаха. Постепенно вырабатываем механизм в себе, который позволяет и к смерти обыденно относиться.