Игорь Буторин - Дураки и прочие Легенды

Далее уже без суеты. Убираем водку, тем более она уже утратила свою морозную привлекательность и истекла быстрыми весенними слезами. Настала очередь кедровочки. Ее надо кушать под картошку с селедкой. Селедочку укладываем на хлеб, умащенный зернистой горчицей, сверьху для хрусткости лучок – его не жалеем.

Теперь очередь первача-вырвиглаз. Для него режем сало. Оно охотно подставляет ножу свои нежные бока. Отхватываем пласт толстый, чтобы во всей мере ощутить его вкус и ароматы чеснока с перцем. Вначале отправляем в рот самогон, за ним стремительно идет сало и, когда они занимают все пространство, только после этого именно отламываем хлеб, сдабриваем его русской горчицей и унимаем произошедший внутри гастрономический разврат.

Отдышавшись, можно переходить к клюковке. Она нежная, она и закуски то не очень требует. Так, чуток одного, малость другого и уж совсем на зубок третьего.

А тебе очень хорошо. И ты уже всех простил.

И тебя все простили. Даже плов, который, благодаря трудам Светки, еще только набирает солидности на кухонной плите.

– Выбирайте!

Тетка в замусляканном халате широким театральным жестом указала на кудло под обеденным столом. Там вошкались несколько черных комочков непрестанно скуля и наползая друг на друга.

– Этот, – показал я на самый активных шерстяной комок.

Представительница клуба, дебелая дама со съеденной помадой на губах, подняла щенка и констатировала: «Сучка. Кличку надо давать, чтобы начиналась на букву „А“».

– Магдалина, – согласился я.

– На букву «А»! – не унималась дама.

– Магдалина будет, – миролюбиво, но твердо заметил я.

Представительница клуба взяла картонный щенячий паспорт, и вывела в череде родословных хитросплетений месяц назад народившегося американского кокер-спаниеля кличку – «А’Магдалина».

Магда и дрессура, или если хотите, воспитание не пересекались нигде и никак. Она четко знала свою кличку, знала кухню – это то место, где можно попрошайничать и знала команду «гулять». Все остальное ей было неинтересно.

Правда она еще четко чувствовала интонации. Если строго произнести ее имя, она понимала, что накосячила, но не понимала где. За непослушание она получала обидные шлепки сложенной в трубочку газетой, и терзаемая обидой шла на свое место. Однако еще не дойдя до подстилки, напрочь забывала обиду и продолжала косячить дальше.

Ее постоянно выгоняли из кухни, где она сидела немым укором и тиранила всех взглядом никогда некормленого ребенка. Моя мать, знавшая не понаслышке что такое голод, выдержать этих взглядов не могла и кормила ее снова и снова. А Магда ела, нет она просто жрала все что ей давали.

Иногда я изгонял ее из кухни на ее место в коридоре. Дальше начинался балет – раненный Спартак. Собака еле передвигала лапы, часто и шумно сглатывая обиду и оглядываясь – а вдруг передумали. Потом обрушивалась со страшным грохотом на пол, но так чтобы видеть дверь на кухню. Далее она возёкалась, вздыхала и снова ворочалась, иногда изрыгая чуть слышные стоны. Так она переживала вселенскую несправедливость к собственной персоне. Это продолжалось минут пять, после чего она вдруг снова оказывалась посередине кухни. Весь ее вид говорил: «Да я тут вообще не при делах! Я лежала у себя на месте, даже непонятно, кто меня сюда перетащил. Я, вообще уже спала. Это все происки врагов. Хозяин, они хотят нас поссорить!».

Спать она хотела на кровати рядом со мной. Понятно, что это ей не разрешалось, потому что на улице это был мощный пылесос, который умудрялся собрать на свою длинную шесть всю пыль, почки, веточки и окурки.

В отместку на эти запреты Магда ночью делала лужу посреди коридора.

Компромисс все же был найден. Укладываясь спать, я спускал руку на пол, собака водружала свою шкодную мордочку на мою ладонь и уютно спала, храпя, как испанская портовая прачка… пока я во сне не убирал ладонь. Тогда Магда шла в коридор, делала свое мокрое дело и возвращалась к дивану, храпеть дальше. Потому что это враги хотят поссорить ее с хозяином.

Магдалина не была собакой-дурой. Просто у нее был такой до крайней степени шкодный характер и необузданная энергия. С ней можно было разговаривать, и она слушала тебя очень внимательно и, казалось, все понимала. Когда тебе грустно, она уютно укладывалась на колени и заглядывала в глаза, как бы говоря: «Не переживай, пройдет и это!»

Все команды она конечно же знала, но выполняла их, сохраняя чувство собственного достоинства, и порой очень своеобразно. Например, она могла несколько раз подряд приносить тебе апорт, но потом ей это надоедало, и она устремлялась гонять голубей или промерять глубину какой-нибудь лужи. Если же хозяин отворачивался, то Магда неслась в свое собачье эльдорадо – помойку. Для нее это было, что-то типа Детского мира для ребенка – там ей все было интересно и там находилось все то, без чего она просто не могла жить дальше. Она обязательно находила очередную вонючку и азартно убегала от меня, то есть от того, который собирался отобрать ее сокровище.

Когда я приходил с работы, то здесь начинался «Танец с саблями» Хачатуряна. Ее хвостик-обрубыш колебался с частотой гамма-излучения. Она крутилась волчком, приседала, извиваясь как уж, скулила и писалась на ходу. Радости не было предела. Пожалуй, за более чем пятьдесят лет, никто так не радовался моему появлению, как это искренне делала Магда.

Где-то через год позвонила представительница собаководческого клуба и сообщила, что нам надо быть на выставке собак, чтобы там оценили магдено соответствие породе. Я помыл собаку шампунем, расчесал ее шерсть, а это всегда было очень трудным мероприятием, и мы отправились на выставку.

На тридцатиградусной жаре нас мурыжили часа четыре. Опытные собаководы привезли какие-то коврики и расчески, они постоянно разглаживали шерсть своих питомцев, подстригали непослушные волоски и готовились блеснуть на ринге. Мы с Магдой сидели в кустах и маялись от жары, разглядывая эту ярмарку тщеславия.

Потом мы брели на остановку. Я нес какую-то медальку и картонную грамоту, моя собака плелась за мной. На пути попалась колонка водопровода. Сначала я просто хотел напоить измученную Магду, но та, увидев лужу, так заблистала своими цыганскими глазами, а потом шепотом, но с надеждой сказала: «Гав!» Умела она гавкать шепотом.

Я, махнув рукой и скомандовал: «Давай!»

Когда мы снова, но уже оба забрызганные водой и грязью шли рядом, я сообщил Магдалине, что это была ее первая и последняя выставка. На фиг надо! Магдалина была со мной полностью согласна и снова шепотом сказала: «Гав!»

Еще раз я сказал: «На фиг надо», когда по настоянию клуба мы пытались скрестить Магду. Как оказалось, моя собака не приемлет собачий секс ни в каком виде. Больше мы на такие мероприятия не ходили, тем более, что первая попытка оказалась неудачной – кобель не особенно интересовался сучками и все время норовил овладеть штаниной хозяина.