Света Тень - Второе родильное отделение. Женский роман

Я по-прежнему ходила с баночкой и с трубкой в животе. Нет, я не ходила, я шаркала согнувшись вдвое, поддерживая рукой живот. Медсестры звали меня за эту шаркающую походку лыжницей: «Вон, глядь, лыжница пошла», – и смеялись. Я не обижалась. Если я ещё могу смешить людей, значит всё не так плохо.

Встать с кровати мне было очень трудно, иногда помогали девчонки по палате. Мне до сих пор непонятно, почему не сделать упор для нас послеоперационных, какую-нибудь ручку на стене, например, чтобы мы могли легче вставать?

Никому до наших бед дела нет, дела нет.

По утрам мы ходили на процедуры в физиокабинет, это было приятно, самая приятная вещь в роддоме.

Хорошо, что люди не размножаются как пауки. Вот кому не повезло, так не повезло. Вы, наверняка, знаете, что пауки это не насекомые. Пауки – это пауки. Их ближайшие родственники – это осьминоги, скорпионы и клещи. От насекомых они отличаются не только количеством ног, – у пауков их восемь, когда у насекомых шесть, – а также количеством глаз, – у пауков их опять-таки восемь (вообще от шести до двенадцати у разных видов), – но и отсутствием усиков, когда у насекомых усики есть. А ещё паук из яйца вылупляется сразу пауком, хоть и маленьким, в отличие от насекомых с полным превращением, или голометаморфозом. Помните же, вначале яйцо, потом личинка, куколка, потом комар. Ну, или вначале яйцо, потом гусеница, потом кокон, потом бабочка. Та ещё загадка природы, как из такой несимпатичной зелёной гусеницы получается такая красивая и нежная бабочка? Но, что-то я опять отвлеклась. Вернёмся к нашим паукам. Все знают, что кусают нас не комары, а самки комаров. Женщины они везде кровожадные. У пауков то же самое. Паутину-сеть плетут исключительно дамы, пауки-самцы в несколько раз меньше своих возлюбленных, дома не имеют, хотя и имеют паутинные железы, питаются чем попало. Так вот, паучиха при встрече с самцом-пауком тут же пытается его съесть, ну аппетит у неё зверский – есть хочет всегда. А паук хочет любви, поэтому он приносит паучихе в подарок какую-нибудь муху, завернутую в паутину, поешь, дорогая. Пока она будет разматывать подарок, он успеет её обрюхатить, причем хитрый и ленивый паук часто дарит пустышку, упаковка есть, а подарка нет. Коварство мужчин не знает границ, и на подарке сэкономил и бабу поимел. Но те порядочные пауки, которые не экономят на подарках, исполняют завораживающий танец, паучиха после обеда непрочь поглядеть на представление, впадает в транс, паук тем временем её связывает паутиной и насилует. Хотя это и сложно назвать насилием, разве наших насильников потом съедает жертва? Это скорее мера предосторожности от чересчур прожорливой подруги. Паучиха же вскоре освобождается от пут, если любовник не успел убежать, она его тут же – ам и съедает, видимо после любовных утех она опять проголодалась. Но иногда самцу всё же удаётся скрыться, да только живёт он всё равно недолго, паутину он плести не умеет – умрёт с голоду, его миссия на земле уже выполнена. Так что же добру пропадать, пусть уж его лучше любимая съест. У меня на эту тему даже есть небольшое стихотворение.

Вот так вот оптимистично обстоит любовное дело у пауков. Но это ещё не всё. На зиму паучиха зарывается в землю, закрывая собственной попой вход. Зимой вылупляются паучата и питаются телом собственной матери, за зиму они несколько раз меняют свой хитиновый покров, сбрасывая ставшую малой шкурку, а весной разлетаются на своих паутинках кто куда.

Если бы люди размножались как пауки, то они бы уже давно вымерли. Мужчины бы отказывались вступать в связь с женщиной, – кому охота быть съеденным, лучше уж мастурбация, а женщины в свою очередь отказывались бы рожать, по той же самой причине.

А вы знаете, как едят пауки?

Когда жертва попадает в паутину, паучиха первым делом связывает её покрепче, если это муха или ещё какая слабая козявка. Если же это большой и грозный майский жук, то, она, наоборот, помогает ему выпутаться, – Извините, извините, мы не на вас охотились, – всё равно вырвется, да всю паутину ей порвёт, чини потом на голодный желудок. Связывает, значит, она жертву покрепче, а потом прокусывает ей хитиновый покров и впрыскивает яд, который обездвиживает и убивает жертву, потом выпрыскивает желудочный сок и оставляет блюдо томиться на медленном огне до готовности. Это я так образно выражаюсь, но суть такова, что муха готовится в собственном соку и собственном панцире, её хитиновый покров выполняет роль кастрюльки. Когда мясо окончательно растворится в желудочном соке, паучиха просто выпивает содержимое через дырочку, а в паутине остаётся висеть пустая оболочка от мухи.

Я завидовала девчонкам, что они могут спать на животе, а они мне, что я могу кормить сидя, что я вообще могу сидеть, им можно только стоять или лежать, все мы тут обиженные да покалеченные. Но жизнь налаживалась. Мы много смеялись, сейчас уж и не помню над чем, но в основном над собой. Заводилой была озорница Ольга, когда детишки в детской поднимали ор, она говорила: «О! опять хор имени Пятницкого поёт!».

Странное дело, каждая из нас могла точно определить по голосу своего малыша, вот он – материнский инстинкт. По утрам мы пили кофе с шоколадкой и плевать нам было на диету, радостей в жизни не так много. Мы были очень дружны, помогали друг другу, делились гостинцами, постоянно болтали и хохотали, от чего мой живот всё время болел.

Наконец я смогла покормить своего сыночку, наконец наш режим совпал. Он голоден, а я не под капельницей. Я дала ему грудь, получилось далеко не сразу, но под чутким руководством опытной Наташи у нас это получилось. Малыш жадно сосёт, а у меня внутри живота какие-то странные, схваткообразные болезненные и одновременно приятные ощущения – это рефлекторно сокращается матка. Так уж мудро придумано природой – кормишь малыша грудью и матка постепенно приходит в норму. Малыш сыт, но не торопится отпускать грудь. Так мы с ним и просидели в обнимку целый час, пока не пришла нянечка и не забрала детей.

Но я была несправедлива к медперсоналу. Не все они были сволочи. Была одна очень добрая, душевная, старенькая медсестра Екатерина Васильевна. Она всегда меня жалела, уколы ставила совсем не больно, даже в живот, в вену всегда попадала с первого раза. Она разрешала мне по вечерам звонить со служебного телефона, главное, чтобы никто не видел. Ведь для меня поход на второй этаж был поистине геройством, а у телефона была всегда очередь (ведь он один на весь роддом), долго стоять я не могла, да и холодно в коридоре, уступать мне, разумеется, никто не собирался, поэтому завидев очередь, я возвращалась в палату ни с чем. А поговорить с любимым, ой, как хотелось.