С.П. - Сегодня я – Пит Доэрти

Попросите их повторить ваше имя. Нет. Они не помнят вашего имени. Они помнят ценники, названия гостиниц, адреса магазинов, даты актов сверки расчётов, часы работы автомастерской, но им не позвать вас, не сожалеть о ваших потерях. Это слишком ответственная информация для того, чтобы весь мир ей проникся. Теперь жизнь дарят по сертификату, чтобы мы потом на здоровье пользовались ей в кредит. И мы пользуемся, надеясь на чудо, активно взбивая воздух под своими руками, как эти тоскующие на пляже чайки, безвольно перелетающие между водой и берегом, празднично заискивающие перед редкими наборами боут шузов, бумажных змеев и Де Грисогоньев, в желании оставить их себе для компании. У них нет фотоаппаратов, чтобы присваивать себе навсегда чужие изображения. Им приходится всех нас запоминать, чтобы отличать тех, кто когда-то подкинул им корма и поспешно ушёл, оставив всю их короткую птичью жизнь надеяться на повтор этого праздника свыше. Но на Земле ещё столько курортов, ещё столько некормленых чаек.

Кто я была для них? Если своим происхождением я уступала даже самой нетитулованной скаковой лошади, в виду отсутствия общественно признанной родословной и уважаемой королевской семьей фамилии. Они искали соседей покруче, предпочитая считать себя под верный трепет городских подлиз, наследниками благородной династии, не уточняя при этом года своего рождения. С них рисовал портреты Микеланджело, пока я нервно собирала остатки семейных фотографий в судорожном желании восстановить вместо своего доброго имени хотя бы это. Пускай не поколениям в достояние, но себе на ночь. Но и это было мне неподвластно, раз покинув мой мир с очередными сутками. Поэтому я покорно склоняла перед ними голову, дожидаясь своего звёздного часа, чтобы получить право их всех растолкать по дороге в рай. Как жаль, что и меня последнее время интересовало только личное. Было бы здорово, быть частью хотя бы чьей-нибудь стаи. Возможно, тогда пропало бы это вечное ненасытное эгоистичное желание жить ради себя и не знать ничего лучше, достигать только своих целей, наплевав на нужды и мечты оставшихся сзади.

Мы – страшные последствия фауны. Звери, выбравшие своим оружием хладнокровное безучастие к состоянию пищевой цепочки, обернувшись в леопарды. Наш нюх каждый день обжигают запахом сотни потенциальных жертв, в которых мы распознаём тех, у кого инстинкт самосохранения возведён в культ. Мы загоняем себя на подступах, выдыхаемся, выбирая обходные пути, чтобы потом, доказать мировому собранию, что жизнь каждого травоядного зависит от нашего рациона питания. Мы не любим тратить на это слишком много времени: скука накатывает на нас слишком часто. Сломив жалкое сопротивление, мы бросаем уже остывшее лакомство, едва надкусив его – на праздник прочим падальщикам до наших трофеев.

Наш искренний интерес лицемерного охотника с доской учёта в социальных сетях пропадает также быстро, как и продукты на полках супермаркетов. Только чьи-то шрамы заживают нескоро, но наша ли это забота: тревожиться за психоэмоциональное состояние тех, кто так охотно вцепился в нас при встрече, приняв за своё долгожданное счастье. В жизни должно быть место для трагедии. И уж куда лучше её режиссировать, чем играть. Пускай наполняют глаза слезами, пускай преданно виляют хвостом – всё это для нас – искушённых охотников за собственной радостью, ничто, а всего лишь смешливое пренебрежение и полуграмм сочувствия, которого не хватит даже на первую минуту чьей-то чувственной смерти.

Это – игра. Это игра для поднятия собственной самооценки. Забавная. И такая невинная в глазах юных душ, поменявших школы на университеты и летние дворы на новые адреса, но так и не нашедших значение, равное своему возрасту. И всё это так блестяще, и так ловко нами придумано под безмелодийные песни вечерних дискотек, что когда случайно на наших жертв находятся чужие боготворители, не знающие правил, подбирающие их с пола и заставляющие верить в то, что мир может принадлежать и им тоже, в нас просыпается животное чувство ревности. Яростное и бескомпромиссное, обесцвечивающее выкупленную мудрость и вовлекающее нас в жестокий финал не для упоминания в энциклопедии. В этом мире нам обязательно должно принадлежать всё. Всё. Или мы зря тратим своё время. Мы никому не позволим пользоваться славой наших побед. Мы устраним сначала напросившегося соперника, а потом, добивая опьяневшую от счастья нашего присутствия, истерзанную укусами жертву, нежно поцелуем её, оставив заживлять её собственные раны в одиночестве без надежды на скорую помощь, но с твёрдым пониманием того, что она нам больше не нужна.

Но мы никогда не застрахованы от щелчков собственных капканов. Мы попадем в них раз, но так и останемся там звать на помощь по перерезанной линии связи. На каждого хищника есть свой закон природы. И со временем нас тоже превратят в одиночек, зализанные раны которых, слишком сильно будут жечь по прошлой памяти, чтобы напрягать свои мышцы и поднимать свою голову, ради вежливого приветствия последствий своей жизни. Иногда о достойном спокойствии своего сна лучше позаботиться заранее.

ххх

Три бесцельно проведенных дня. И каждый раз, когда я собиралась бежать из этого места – по воде ли или каким-либо иным способом – неизвестно, находилась пара ленивых причин остаться ждать солнца. Странным образом эта лень совпадала с подписанным в удушливых пластиковых кабинетах высотных зданий современных мегаполисов договором. Его серьёзность мою бабушку, например, вводила в приступы опасного для людей её возраста искреннего смеха. В нём было слишком много строчек и условий, но они меня мало волновали, коль приносили хоть какой-нибудь профит в конце недели. Правило было всегда одно: восторгаться всем, за что тебе платили и собирать, как минимум тысяч пять лайков за фото. Это не представляло такой уж сложности для меня. Со всем остальным всегда могли разобраться те, кому за это платили. У меня была своя индустрия. Новая. Юная. Модная. Не такая избитая, как у всех остальных, но она меня, чёрт возьми, кормила лучше, чем некоторые страны своих граждан. За это я ей была достаточное время искренне и преданно верна. Теперь мне это надоело. И это было по мне заметно, как и то, что жизнь не производила на меня уже того впечатления, какое я о ней имела неосторожность составить в юношестве. Меня за это всё чаще ругала Мисс А, но ей ли было меня отчитывать, учитывая, что она получала деньги за то, что имела доверенность от моего имени в банке. Всё познаётся в сравнении. Её участь состояла в том, чтобы быть моим сравнением.

В остальное время, я была рабом. И это уверенно не было моей проблемой, что именно за этот неустановленный факт моей биографии мной восхищались. Я отнюдь не была автором идеи. Я лишь привыкла исполнять чьи-то абсурдные желания в попытке снять ответственность за отсутствие собственных. У меня не было времени на то, чтобы строить собственное представление о мире, чтобы оно росло и развивалось вместе со мной, претерпевало влияние различных культур и политических течений. У меня не доходили руки до этого. Тем более, все эти выводы где-то всё равно сводились к тому, что я и так уже слишком хорошо выучила: мир сыт и глух. Я предпочитала следовать его примеру. С возрастом и накопленной глупостью в голове, человека беспокоит всего одно желание и вытекающее из него последствие: занимать кресло побольше, и рассуждать, сидя в нём, поменьше. Мой пример сиял своей энциклопедичностью.