Ольга Сквирская - В консерватории что-то поправить

И тут раздались неприятные, отнюдь не музыкальные звуки… Кажется, заискрил щиток в секционном коридоре. Щиток тот находился на стене Крылова, только с другой, коридорной стороны.

Композитор Крылов, выскочив из комнаты и увидев на стене все это сверкающее электрическое безобразие, быстренько сгонял в умывальную за ведром с водой и одним махом выплеснул на неисправный щиток.

Гений и электротехника, увы, – две вещи несовместные. Раздался взрыв, снесло полстены…

…Вся тайная жизнь Крылова с его «легкой» руки превратилась в явную: в его комнате зазияла дыра во внешний мир.

– Привет, Андрюха, – здоровался каждый, заходя в секцию общежития.

– Привет, – вздыхал тот, поднимая голову от нотной тетради.

И так месяца три, пока комендант не прислал рабочих, чтобы заделали стену.

…Сегодня это самый исполняемый композитор Новосибирска. В разных театрах – оперных, драматических, театрах музкомедии – идут его оперы, мюзиклы, а также музыка к спектаклям для взрослых и детей.

Помню, на лекцию по современной музыке к нам пришел всемирно известный композитор Юрий Юкечев, мастер импровизационной и электронной музыки, последний крик моды по тем временам.

Анна Матвеевна, или Баба Аня, пригласившая его, представила его нам, как автора балета «Комиссар».

Маэстро поморщился, смолчал. Но только приготовился он рассказать студентам о своей сложной творческой лаборатории, как Баба Аня вылезла со встречным предложением:

– Юрий Палыч, ну расскажите же нам о своем балете «Комиссар»!

Надо было видеть, как скривилось лицо композитора. Кажется, этот злополучный «Комиссар» – последнее, увы, о чем бы он хотел вспомнить. На какие только компромиссы не пойдешь, чтобы выжить, продержаться и получить возможность делать свое дело.

Мы и сами, как только не ухищрялись, чтобы спихнуть зачеты и экзамены по предметам марксизма. Наши композиторы-однокурсники, например, объясняли педагогу, что им некогда готовиться к экзаменам, поскольку они работают над оперой (ораторией) под названием «Капитал». Кстати, действовало безотказно.

Сейчас кажется смешным, что преподаватель не только не смеялся над странной идеей, но даже не позволял себе усомниться в ней. А как же иначе, для этого композиторов и растим!

Я вам скажу больше, в одной такой оратории, с позволения сказать, мы и сами поучаствовали.

***

Я была на втором курсе, а Шурик на первом, когда нашей консерватории сделали предложение, от которого нельзя отказаться. Сверху пришло указание «весело встретить праздник», то есть достойно отметить семидесятилетний юбилей Великой Октябрьской социалистической революции.

Ради этого мобилизовали не только дирижерско-хоровой факультет, но и музыковедов с младших курсов, то есть нас.

Извлекли почти из небытия одно макабрическое произведение – ораторию «Путь Октября». По сравнению с ней меркнет даже идея музыкальной постановки «Капитала» Маркса…

…История этой оратории весьма показательна.

Еще 20-х годах в Московской консерватории сложилась странная молодежная студенческая организация, на новоязе «Проколл». Одна расшифровка этого названия чего стоит: Производственный коллектив студентов научно-композиторского факультета. Мне особенно нравятся слова «производственный», применительно к композиции, и «научный», относящийся к музыковедению. Я даже знаю, что это за «наука» – именно ее приходилось сдавать с таким скрипом.

Так вот, эти ребята из Проколла «научно» сформулировали себе задачу – «создание художественно-музыкальной литературы, проникнутой идеями советской революционной общественности», затем воплотили ее в первой советской оратории «Путь Октября», к десятилетию Революции. Тема – «Развитие революционного движения», ни больше, ни меньше.

Точнее, никакая это не оратория, скорее музыкальное действие, с декламацией, жестами и песенно-хоровыми номерами, ведь массовая песня была признана основой пролетарского искусства. Гибрид пионерского «монтажа», сельских посиделок и массового шествия – все это было рассчитано на клубную самодеятельность.

Это еще не все: в качестве дани коллективизму эти ребята творили сообща, без конца собираясь и дебатируя «эту ноту надо играть так», отчего оратория напоминает лоскутное одеяло.

Мы были за любой кипеж, кроме голодовки, поэтому без лишних щемлений окунулись в репетиции этого странного произведения.

Странностей в нем было более, чем достаточно. Например, ритмизованная декламация.

Чтецам не просто надлежало с выражением прочитать текст, но скрупулезно уложить его в ритмическую последовательность – из триолей, пауз, пунктирного ритма. Кроме того, стихи были почему-то разбиты на двух исполнителей – тенора и баритона. Казалось бы, какая разница для чтецов! Ан нет.

Выходил Вовик, композитор с нашего курса, и высоко начинал:

– Я-понская (пауза) вой-на! (пауза) – у него выходило «и-понская! Война!»)

Вступал мой Шурик, низко и грозно:

– Не русский народ, а русское (пауза) са-мо-дер-жавие (пауза)

Начало э-ту (пауза) колониаль-ную (пауза) вой-ну! (по слогам).

И так далее, в том же духе.

Из Оперного театра пригласили режиссера – мужеподобную даму с черными крашеными волосами – и балетмейстера, пожилого щеголя подозрительной ориентации. Они поставили массовые движения. В них преобладала маршировка на месте или шаг влево, вправо, вперед, назад.

На сцене Большого зала консерватории было тесновато, ногами не разбежишься, зато особую выразительность балетмейстер придал нашим рукам. Жесты рук были широкие, но достаточно однообразные: все так или иначе напоминали жесты Ленина на большинстве памятников – типа, вперед, в счастливое будущее.

Собственно, репетировали мы именно из этого «будущего», о котором так мечтали «проколловцы» полвека назад, и особого «счастья» в нем что-то не заметили, но нас это не смущало. Студенты консерватории уже успели усвоить двойную мораль и были отравлены цинизмом.

Мы толклись, махали руками, декламировали хором Маяковского, а хоровики разучивали свои номера, состоявшие из частушек, народных и массовых песен, – в общем, «взвейтесь да развейтесь».

– Говорят, это произведение долго лежало под запретом, – болтали в кулуарах.

– Да вы что? А что там такого? Вроде пролеткульт махровый.

– Это из-за слов «Ленин впереди». Сталин запретил.

– Надо же!

– Это что: вместо «Ленина» первоначально и вовсе, говорят, стоял Троцкий.

Но Троцкого не пропустили даже в наше время, не до такой степени сняли цензуру.

Не знаю, кому из старшекурсников пришло в голову показать эту ораторию на консерваторском новогоднем капустнике. Но идея была весьма остроумной.