Анастасия Михайлова - В поисках ветра

Мама недоуменно посмотрела на нее.

– Ну за рассказ… Я не хотела чтобы ты плакала, – быстро проговорила Алина.

Мама в ответ только кивнула головой и направилась в комнату. Что это значит? Не верю? Бесполезные слова?

Алина догнала ее в проходе и крепко обняла. Откуда не возьмись появились слезы.

– Алин, ну все, мне завтра на работу, – мама обняла ее в ответ и похлопала по спине.

Алина подняла на нее красные от слез глаза:

– Нашла что дарить тебе в юбилей! Вот дура, правда!

– Ну, перестань! – мама улыбнулась. – Ты посвятила мне рассказ. Он меня очень тронул.

– Я испортила тебе настроение в твой праздник и что уж кривить душой: я знала, что так будет.

– Ну! – Мама махнула рукой, как «ну нашла причину!» Алину эту только еще больше раззадорило и, вновь всхлипывая, она уткнулась маме в плечо.

– Все очень грустно у тебя… Впадать в уныние не надо, но мы не должны бояться грусти. С тех пор прошло тридцать лет. И я помню, как обещала себе каждый день читать по Андрею молитвы, потом каждую неделю, потом раз в две-три, наконец я просто стала ставить свечки на поминальные дни. Время изгладило ревность молитвы. А ведь это никуда не делось. Все это было, и это было страшно. И мы здесь не можем сказать: «что было, то прошло», нет. Мы должны помнить своих любимых, даже когда их уже нет с нами. Кто знает, может, от нашей любви и памяти по ним, им там хорошо делается? А отворачиваться от горя не надо, горе очищает наши сердца. Ты затронула мою душу своим текстом… И я теперь вновь будто стала ближе к Андрюше. В эту субботу схожу в церковь на панихиду. Ну все, пусти меня, а то я сейчас разговорюсь с тобой и не высплюсь. Алин, отстань!

Мама с шутливым раздражением отстранила от себя Алину и пошла в комнату. На повороте она выглянула из-за косяка и, подмигнув, сказала шепотом: «Спокойной ночи»

– Спокойной ночи, – ответила Алина.

Глядя в окно, Алина мысленно произносила только три наречия: Промозгло, ветрено и мерзко… Только ими она лениво могла кратко обрисовать сегодняшнее утро. Маршрутка неслась по московским дорогам, прорываясь сквозь пелену ненастной дождливой погоды. Нина писала сообщение, чтобы она не ждала ее в метро, потому что она решила остаться дома. Алина бы поступила также, только Веронике сегодня к пятому уроку и прогулять не получилось бы.

Алину оставили в полном одиночестве. Денис, Марк, Нина – никто не пришел. С остальными однокурсниками Алина не любила общаться. Вдобавок ко всему, первое занятие с журфаком пришлось как раз на этот нерадостный день.

После первой пары русского все собрали вещи и стали спускались вниз, чтобы перейти в другой корпус. Переход осуществлялся по длинному коридору нулевого подсобного этажа. Здесь было так холодно, будто в карцере. Студенты двигались сонной гурьбой, как стадо овец, ведомых на заклание.

По бокам находились обшарпанные двери, ведущие в старые аудитории, где хранились макулатура, сломанные стулья, столы, различные вышедшие из строя вещи для спортзала, – словом, весь университетский хлам нашел свое пристанище в этом темном и жутко холодном месте.

– Знакомство с журналистами обещает быть очень интересным, – будто услышав ее мысли, протянул однокурсник Алины Валера – пухлый хомяк с длинными жирными волосами. У него был такой тонкий дребезжащий голос, и сам он был такой кругленький, что напоминал Бараша из известного мультика «Смешарики». Кстати, он был таким же меланхоличным философом.

Алина улыбнулась ему и вопросительно посмотрела.

– Темный страшный коридор, пара тусклых мигающих лампочек… Есть ли уверенность в том, что Инга нам не наврала? Что если история про болезнь мамы Семика и вынужденные занятия в другом корпусе – все подстроено?

Алина рассмеялась. Но в том, как говорил это Валера, было и правда что-то пугающее. Он наклонился к ней совсем близко, и она даже почуяла неприятный запах из рта. Валера, заметив, что произвел нужное впечатление на девушку своей шуткой, продолжил, и даже в процессе разговора несколько раз дотронулся до ее плеча, но Алину передернуло, и она поспешила к впереди идущих девочкам под предлогом что-то спросить.

Прелюдия не обманула, и само действие началось достаточно враждебно. Филологи робко столпились у раскрытой двери аудитории, бросая боязливые взгляды на ярких и шумных журналистов. Среди толпы кротко раздавались вопросы:

– Это двадцать третья?

– Ну да…

– Нам же сюда сказали.

_ Ну что: пойдем?

– А Семик? Семика то нет?

– Нам точно туда?

Алина окинула глазами аудиторию. От журналистов так и веяло уверенностью и силой. Они практически все были стильно одеты. Шумные, яркие. Алина посмотрела на свой курс. А ведь несправедливо, что только по ее курсу будут судить обо всем филологическом факультете в целом. Их курс была редкостная коллекция тихонь и скромников, среди которых неестественно выделялась Алина, Денис, который почти не посещал университет, Нина и две мажорки, которые сегодня тоже отсутствовали.

Алина вошла в аудиторию и громко спросила, здесь ли будут проходить пары Семена Семеновича.

– Да-да, а вы кто такая, девушка? – раздался громкий голос молодого человека.

Алина не стала отвечать, просто махнула своим, мол, что стоите-то?

Филологи робко вошли в помещение и стали рассаживаться по местам. Журналисты притихли и с любопытством их разглядывали. Галя совсем раскраснелась и, споткнувшись, чуть не упала у стола с одними парнями.

Алина села на свободное место у окна и не сразу заметила на столе синий тетрадный блок с бабочками на обложке.

Через какое-то время в аудиторию впорхнул Семен Семенович, на ходу расстёгивая пальто и разматывая старый, еще советский наверное, бордовый шарф в полоску. А через пять минут после начала лекции, отворилась дверь и тихонько вошла крепкая фигуристая девушка в обтягивающих джинсах и кофточке, подчеркивающей тонкую талию. Осторожно, не прерывая лекции, тихой кошачьей походкой она прошла к своему месту. Это было место, где сидела Алина. Девушка вопросительно посмотрела на нее, даже можно сказать как-то враждебно, недоумевающе переглянулась с рядом сидящими однокурсниками и, усмехнувшись, села с краю. Затем стала доставать свой тетрадный блок, демонстративно вытянувшись по парте прямо перед носом у Алины. Это заняло какие-то пару секунд, но Алине стало совсем не по себе. Девушка нагло демонстрировала ей, что она совершенно не рада тому, что Алина села рядом с ней.

Алина всегда ненавидела таких девиц. И глубоко в душе себе признавалась, что ненависть была вызвана завистью, завистью к их внутренней свободе. Пускай, да, они вели себя действительно отвратительно подчас, но у них было то, чего не было у Алины: той заветной раскрепощенности, открытости, храбрости… Бессмысленной и ненужной храбрости, ведь перед кем и для чего им храбриться? Но именно это качество делало их по-настоящему свободными. И Алина завидовала, что такое качество было даровано тем, кто по ее мнению, был этого недостоин.