Владимир Дорогин - Ницшеанский сорт

– Подровняло? Может, вина?

– Лучше ещё пива. Доктор, мне кажется, что лекарство помогает.

– Знаешь, «…в какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного». Да и что греха таить! Метод же стопроцентный!

Невероятно, насколько два человека могут быть похожи внешне. Но характером они абсолютно разные. Она выкована балетом. Он подцепил сомнительное либерти в частной школе.

– Есть ощущение, что я вчера наговорил лишнего.

– Ты всегда так поступаешь. Мы знаем тебя разным, да и цветочки милые. Ты ей нравишься, это факт, хотя этого не заслуживаешь.

– Братская ревность?

– Скорее, забота о тебе. Она сожрет твое сердце и не подавится. Это с виду она вся такая милая и загадочная.

– Что теперь, включать задний привод?

– … Сделаешь мне каталог? Ты напишешь, Алиса оформит, а я раскручу Алика на оплату.

– Макс, боюсь, я ничего стоящего не выдам. Для тебя это искусство, для меня – дерьмо. Сложно всерьез воспринимать этот аттракцион. Может, я лучше просто коробки потаскаю или постою на входе?

– Нормально тебя растащило! Отнесись к этому проще.

Время ускорилось, городские звуки стихали, предвещая невзрачный рассвет. Разговор был честным и, как нам казалось, вполне органичным. Никто не приходил, ничто не отвлекало. Нарастающий кайф разрезал непоколебимость спокойствия. Студия зависла в невесомости города. Тени редких прохожих кружились по орбите засыпающего двора.

6

Утро может быть спокойным, если только не просыпаешься у Макса Страхова. Ещё пару часов назад мы сидели и обсуждали «СТУК». В основном говорил Макс, так как он заправлялся каждые два часа, а я был уже не в силах разжать челюсть. Ближе к утру, мне кажется, я начал врубаться в идею предстоящей выставки, но всё забыл.

День у Макса начался с нескромной порции порошка и проверки мейлов. Как следствие, истерические крики в пустоту студии.

– Алиса, твою же! Да и мою! Ты ей рассказала?! Она же прилетит! Ей только повод дай!

Внизу билось стекло и хрустели коробки. Макс полночи собирал «как бы искусство», выкручивая задницей пируэты.

– Ну конечно, разве это не отличный повод?! Вы, твари, решили мне выставку сорвать?! Думаете, Макси опять лечиться будет! Блять, думаете, я вам позволю? Алиса, Алиса, Горин спит? Разбуди его! Горин, Горка, твою мать!

– Он занят! Оставьте сообщение или отвалите на хуй!

Я лежал, прикрыв глаза. Алиса любезно пригласила заснуть рядом, пока художник колобродил. Как приятно уткнуться в нежное плечо. Ненавязчиво поглаживая ее живот, я очень рассчитывал на женский утренний зуд. Обратного сигнала не следовало: то ли она спала, то ли была не против.

– Спустись! Спустись, я сказал! Эй, не заставляй меня подниматься!

– Пошёл ты!

– Вы там трахаетесь? Этого не должно быть! Мне нужно с тобой поговорить. Не будь скотиной!

Гнев Макса казался комичным. Это не амфетаминовый психоз, а всего лишь утренняя истерика. На выхлопе – крик юноши, который вряд ли когда повзрослеет. Казалось, повода особо злиться нет, всего лишь письмо из вонючего Рима. Это одна из нитей, торчащих из клубка личных загонов Макса, если дернуть ее конец, то растянется вереница непониманий в отношениях с родителями. Разве не подобные мелочи поднимают что-то основательное со дна?

– Ну, спустись! Пожалуйста. Захвати бутылку красного и лимон, и пакет из моего халата. Только белый, а не розовый! И…

В ее сонные глаза не взглянешь без трепета. Учащённое сердцебиение, вдох поглубже. Собираю всю скопившуюся наглость и целую в шею.

– Вы надоели орать. Спустись к нему. Если истеричка зовёт, то забудь о сне и эрекции. Час мне уже в спину тычешь.

– Воспринимай это как неравнодушие к тебе.

– Это очевидно. Слушай, мне через три часа вставать. Подари пару часов сна. Я в долгу не останусь.

– Думаешь, я упущу возможность остаться с тобой наедине?! Может, это будет похоже на свидание.

– Иди уже…

– Сваливаю, только честно скажи: абсолютно всем насрать на выставку, кроме Макса?

– Тогда зачем ты здесь?

В этом доме ты либо один, либо в компании психов. Не студия, а морозильник, раз все присутствующие ещё не успели разложиться.

Похоже, единственная возможность передвигаться в пространстве с утра – только в одеяле. Тишина рождается здесь случайно, только поэтому коммунальные удобства до сих пор не победили взбалмошную атмосферу.

– Эй, творец, ты чего? Начинаешь бесить с раннего утра. Я уже почти спал.

Макс протянул мне ноутбук, одновременно выхватив из моей руки пакет с порошком. Вскрыл его указательным пальцем и вытряхнул все содержимое на стол.

– Ты только глянь!

– Ну, вот: «…с любовью, мама». Прекрасно!

– Ты смотри, кому адресован мейл! Мне! Я с ней не разговаривал уже четыре года. Последний раз в день, когда из клиники вышел. Сразу дал знать: мама, папа, за всё спасибо, но с этого момента наши дороги расходятся. Я вас люблю и всё такое, но вся связь только через сестру. Про «СТУК», я уверен, эта сучка Алиса проболталась.

– Мне не насыпай.

Этот смешной бубнеж с утра мог бы поднять настроение, если бы не отходняк и массивная атака из колонок. Не стоило рвать задницу в попытке проникнуться искусством. Инвентаризация барахла, втирающая как бы новый взгляд на как бы старые утверждения.

Красное сухое полилось на стенки бокалов. Жжение в носовой перегородке бодрит похлеще ледяного душа. Если уже расчерчено, то после двухсот капель сдашься. Глупо укорять себя, пустая трата времени и прихода. В итоге не ускорился и не замедлился. Рано или поздно вопрос встанет ребром, но с известным результатом. Монолог бредового художника требует сил, и раз уж назвался другом, то и умей слушать.

– Ты же знаешь, что я лежал в клинике? Это всё из-за моих экспериментов… Родителям так нравится себя оправдывать.

Конечно, я знаю, сотню раз слышал от Алисы. За Максом интересно наблюдать. Кусает ногти, словно провинившийся ребенок. Паузы между предложениями на полсигареты. Постоянно меняющаяся интонация. В этом лице авангард переживал диссоциативное расстройство. Для радикала Макс слишком расплылся в культуре. В его словах ни слова правды. Пробыл месяц в санатории с нервным срывом, а по рассказу – так в Кащенко. Я давно заметил, что у Макса склонность строить из себя жертву. Не в реальности, конечно, она ему таких возможностей не преподносит, а в его интерпретациях. Хрен знает, где он взял эту историю. Но с утра лучше слушать вранье, чем нытье.

– Первый раз меня поймали в тринадцать. С моим одноклассником… Тот период времени, как слоеный пирог: начинает вырисовываться характер, увеличивается круг общения и интересов, мечты становятся приватными, повышенный интерес к сексу, твой мир расширяет границы! В основе сексуального становления лежит познание в первую очередь мальчика. У меня был друг, с которым я имел возможность познавать человеческое тело. Просто взаимный интерес. Всё происходило само собой. Это обычное любопытство. Девочки в таком возрасте дуры.