Алексей Александров-Листопад - Зима, которая не ты

Поигрывали мы и в клубе «Там-Там» у Гаккеля. Жизнь в этом месте била ключом.

Собиралось самое приличное общество – панки, наркоманы и прочие долбоебы. Были нередки налеты ОМОНа, врывались с черного хода и вносили некоторое дополнительное оживление. Несмотря на все эти наши праздники, страна находилась в состоянии отвратительнейшей войны. И никто еще этого до конца не понимал.

Казалось, нашему маленькому уютному счастью не будет конца. Ведь стояла чудесная петергофская осень, какая случалась только в тех незабываемых местах. Но дело в том, что лишь спустя долгие годы – я встретился лицом к лицу с этим «чудесным». А тогда и не подозревал, что такие люди, как это «чудесное», вообще на белом свете бывают. Но о чудесном чуть позже. Будем считать, что в девяносто пятом году это «чудесное» имело для меня форму осени и потемок в нашем парке. В реальном мире у меня была прекрасная Наталья, и мы и дальше собирались общаться и спать вместе. Но мне нравилось, наверное, больше спать, а не общаться. Ну а что еще надо, если встретил своего хрупкого андрогинного близнеца.

Наталья начала ездить из Петергофа на сценарные курсы. Возвращаться приходилось поздно, электричкой. Как правило, я ее не встречал – наш Петергоф был своего рода теплицей, никто не верил, что здесь может произойти плохое. Но дорога тем осенним вечером проходила мимо полузаброшенной овощебазы. И сентябрьской ночью на этой самой дорожке на Наталью напал маньяк. Самый настоящий, с чем-то колющим и режущим. Вскрыл человека, как консервную банку. Наталью увезли в реанимацию. Мы собрались у Дроздова и сидели всю ночь. Впоследствии, напившись водки, мы играли на концерте песню с припевом: «На ночной овощебазе, на ночной овощебазе».

Наша с Александром Сергеевичем любимая осень оборачивалась каким-то бредом. Правда, в дальнейшем этот бред принял некоторые приятные формы.

ОСЕНЬ

Тишина – это лучшая музыка. Абсолютная гармония, покой и безразличие.

Вы спросите меня – ну, а как же Елена? Все ли у нее в порядке? Не нужно ей было сомнительных удовольствий. Только любимый мальчик. Однако иногда многоточия превращаются в вопросительные знаки. А если его околдовали? Опозорили? Он задержится. Его поезд опоздает. Мальчика нечаянно послали за смертью.

1.

Сначала – была темнота. Еще продолжался монотонный гул, но постепенно он затихал, удаляясь за невидимый горизонт. Наконец стих и он. Осталась тьма египетская, пустота, которую видишь, когда ничего уже не видишь. Вдруг что-то слабо блеснуло. Может, показалось? Нет – вот оно снова, да так, что тут и там расплылись цветные концентрические круги. И это было хорошо.

Пустота ждала, она дышала, волновалась. Беспокойство.

Какое-то беспокойство. Оно нарастало с каждой секундой.

Из мрака вынырнуло нечто, что Елена сначала приняла за светящееся облако с внимательными, изучающими щупальцами. Оно хрипело и стонало, задыхаясь.

Сначала ему было холодно, и оно светилось красным. Потом ему стало лучше. Существо выхватило из вакуума светящийся вопль. Вопль, подобный былинке. Клубку из свежих новостей. И это было хорошо.

Щупальца обхватили черную дыру, парившую неподалеку, и жадно проникли в самое ее сердце. И что-то сработало. Щелкнул некий клапан. Нетерпеливые отростки оборвались и испарились. Облако, в действительности твердое как алмаз, с кошмарным треском разломилось на две половинки. Они обмякли и тотчас слились в страстном, животном поцелуе.

Откуда-то прилетела капелька экстаза и растворилась в эфире. Пронеслись несколько слезинок, растворенных в мировом океане.

Половинки, похожие на две странного вида медузы, преобразились.

Одна из них выла и плакала, страдая грешным бредом. Другая обнимала ее и утешала потоком энергии, льющейся через волшебный анус.

– АШАТАН… АШАТАН… – произнесла она.

Слово не повторялось. Оно просто было. Оно распалось на множество зеркальных крошечных шариков. И каждый из них был галактикой, со звездами и планетами. Рой шариков окружил светящиеся существа. Каждый надежно оберегал их своими орбитами.

– Вы кто? – спросила Елена. – Космические лесбиянки? Ей не было ответа.

Внутри месива тел возникло пламя, которое в считанные мгновения объяло пустоту и потонуло в ней. Загорелись звезды. Торжественно начали свое движение созвездия. К чертям собачьим полетели кометы. И это было хорошо.

В животе одного из существ – его или ее звали АШАТАН – открылась рана, полная маленьких пляшущих человечков.

– Нет-нет-нет-нет-нет, – шептали они, выскальзывая наружу и разлетаясь кто куда.

– ЗАЧЕМ-ЗАЧЕМ-ЗАЧЕМ, – шептала НИКАРУК, резко отстраняясь.

АШАТАН становилась все более агрессивной. Она впивалась в НИКАРУК всеми своими свежими новостями и тянула к себе. НИКАРУК сопротивлялась, посылая во все стороны света все стороны света.

АШАТАН захрипела. НИКАРУК.

АШАТАН обняла своим глазом спину НИКАРУК, и оттого спина стала золотистой, и это было хорошо.

НИКАРУК всплеснула руками, стряхивая фосфоресцирующие капли.

Где-то заиграла музыка. Мелодия то приближалась, то удалялась. На что она была похожа? На безобразие. На колокольчики в горящих трубах космического оргазма.

Существа колыхались в такт музыке. Осторожно. Очень осторожно. А потом случилось так, что оглох огонь.

Оглохла пустота.

«Вы кто? Вы кто?» – твердила Елена.

Она еще не понимала, что очнулась, и была только темнота, гул и стук колес. Елена открыла глаза.

Она задремала в электричке. Напротив сидела худенькая слепая старушка с синей сумкой. За окнами полупустого вагона проносился осенний лес.

Елене отчего-то стало хорошо, а потом она вспомнила, что едет к своему любимому мальчику. В тот день он должен был вернуться. И, может быть, подарить ей цветы.

Машинист одну за другой объявлял остановки. Дорога предстояла долгая, но была уже позади непонятная суета, беготня по огромному городу и странные люди вокруг.

Елена с симпатией посмотрела на старушку. «Какая чистая и ухоженная бабушка», – подумала она.

У ног старушки лежала собачка-поводырь. Собачка покосилась на Елену и зевнула. Бабушка глядела сквозь Елену лучистыми невидящими глазами.

– Белка, – позвала вдруг она. – Белка. Собачка заскулила.

– Ты здесь, Белка?

Старушка протянула к ней руку и погладила.

Открылась и шумно захлопнулась дверь в вагон. Елена почувствовала ужасный запах и брезгливо поморщилась. Раздались звуки гармошки, и она обернулась.

В другом конце вагона стоял, привлекая внимание, отвратительный человек. Не то чтобы старый. Не то чтобы молодой – непонятно. Бродяга, каких полно. Изодранная тельняшка под ватником. Нелепая обесцвеченная прядь волос. Гармошка в руках. Нищий.