Константин Зарубин - Красная книга улицы Мира. Повести и рассказы

Неужели сила Красной книги охраняла только владельца тетради? Олеська вспоминала, как накануне вернулась домой второй раз, когда папа уже пить ушёл в баню, и как мама себя вечером вела, словно её, Олеську, выпороли на самом деле.

– И сидит себе спокойненько, не морщится, – отметила мама, когда Олеська села ужинать. – А óру-то было, соплей-то было – туши свет.

Неужели каждый мог занести в Красную книгу только сам себя?

Юлька прекратила Олеськины сомнения. Жутким шёпотом она рассказала нам, что у них стряслось дома.

Как мы и предполагали, у Соловьёвых с утра был скандал. Юлькина мать объявила, что они с отчимом хорошенько подумали, и отчим решил-таки Юльку полноценно удочерить. Соответственно, у неё теперь будет другая фамилия. Юлька ведь на самом деле не Соловьёва была, это на улице Мира её так звали для удобства. А в свидетельстве о рождении и в классном журнале она числилась Вознесенской, по отцу.

Электрик Вознесенский убил приятеля в пьяной драке, когда Юльке было три года. С тех пор никто его на улице Мира не видел, и Юлька не испытывала к нему особых чувств, ей просто фамилия нравилась. Ужасно нравилась. «Юлия Вознесенская» – это так обалденно звучало, даже в устах Туранчокс. С такой фамилией можно было в кино сниматься и особенно стихи писать, как поэт Вознесенский. Наша учительница пения одолжила как-то Юльке на неделю сборник Вознесенского. Юлька переписала себе в потайной блокнот, сколько успела. Стихи были непонятно о чём и нескладные местами, но очень поэтичные.

Короче говоря, Юлька сказала, что не хочет менять фамилию.

Юлькина мама покосилась на отчима:

– Ну-ка, Вить, оставь нас одних на минуточку.

Отчим убрался из кухни, и дальше произошло то же самое, что с Олеськой днём раньше. Юлькина мама взяла и отхлестала выбивалкой для ковров пустое место в метре от Юльки.

Она как будто напрочь перестала видеть и слышать дочь. Юлька сначала онемела. Потом закричала, думая, что мама сошла с ума. Потом побежала звать отчима на помощь, но тот её тоже в упор не замечал, сколько она ни надрывалась у него над ухом. Он сидел себе в кресле и скорбно морщился, вслушиваясь в поток сознания, доносившийся с кухни:

– …тварюга неблагодарная. Витя тебе в жопу дует каждый день. Витя всё! всё! всё! для тебя делает. Комнату тебе, тварюге, сделал собственную. На Чёрное море тебя возил. Ты с папочкой своим хочешь жить уголовником? С уголовником хочешь жить? Адресок тебе дать?..

Минуты через две отчим встал с кресла, так и не заметив Юльку. Он заглянул на кухню и промямлил, что ладно, Тань, ну что ты, хватит уже. В ответ схлопотал неизменное: «Не учи меня мою дочь воспитывать». Юлька стояла прямо между мамой и отчимом, махала руками и всхлипывала, пока её не затошнило от страха. Когда затошнило, она пошла и поблевала в помойное ведро. Потом спряталась у себя в комнатке. До пяти часов просидела там, выбегая только в туалет (он у Соловьёвых пристроен был к дому).

К началу шестого её стало мутить от жажды. Она решилась выйти на кухню. Мама услышала её из большой комнаты. Пришла, предложила рассольника как ни в чём не бывало.

– Ну что, хорошенько обо всём подумала? – спросила она, когда Юлька съела суп и выпила две кружки компота. – Будешь ещё неблагодарничать?

Юлька, конечно, была в шоке, но не настолько в шоке, чтобы поступиться любимой фамилией.

– Я хочу быть Вознесенской, – упёрлась она.

И всё повторилось как утром: мама перестала её замечать, заорала на пустое место, начала оплеухи отвешивать воздуху, а Юлька стояла и плакала от страха перед маминым безумием. Только отчима на этот раз не было, он пить к кому-то пошёл.

– …я убежала, я бросила маму одну, я так испугалась, я бросила маму, я не зна-а-а-ю, что де-е-е-е-лать… – Юлька перешла с шёпота на плач и, как маленькая, вытерла нос рукавом синей кофты.

Танька Анисимова, шестиклассница, обняла её за дрожащие плечи.

– Надо нашим сказать, – предложила она.

– Надо нашим сказать! – подхватила Дашка Анисимова, второклассница. – Они в психушку позвóнят.

У Анисимовых был один из двух телефонов на улице Мира.

– Чё ты мелешь, дура, – сказала Танька младшей сестре.

– Сама дура! Когда с ума сходят, надо психушку вызывать! Сумасшедшие могут знаешь что…

– Не надо психушку вызывать! – перебила Олеська. Никто не ожидал от неё такого авторитетного голоса. Все прислушались, даже Юлька бросила всхлипывать. – Тётя Таня не сошла с ума. Это Юлька сама теперь такая. Она занесена в Красную книгу. Это значит, что её пороть нельзя.

– Фигня, – сплюнул Гришка Тимохин.

– Она Нин Маратны наслушалась в школе, – фыркнул Лёшка Беззубенко.

– Заткнулись оба в темпе вальса, – сказала Танька Анисимова. Она поглядела на Олеську с чем-то вроде уважения. – А ты откуда это знаешь, про Красную книгу?

– Со мной такое же было вчера, – громко прошептала Олеська. – Я тоже занесена в Красную книгу.

Она рассказала, что с ней случилось после терриконика. О том, что это её заслуга – что это она, рискуя здоровьем, записала себя и Юльку в Красную книгу, Олеська не обронила ни слова. Теперь она боялась за тетрадку. В целости и сохранности на улице Мира оставались только те вещи, про которые никто не знал.

– Мне Нина Маратна сказала после уроков, что ей сказали, что в Ленграде издали новую Красную книгу, – прошептала Олеська. – Она секретная. Туда заносят детей. Этих детей потом бить нельзя.

– Я знаю, знаю! – горячо зашептала Дашка Анисимова, второклассница. – Это через новую башню делается!

– Да, – немедленно подтвердила Олеська. – Это волны через телебашню идут. Её поэтому построили специально.

Мальчишки, включая меня, так ей и не поверили. Да и Танька Анисимова больше уважала Олеськину фантазию, чем её тайные знания. Родителям, впрочем, никто не проболтался. А третье доказательство силы Красной книги не заставило себя ждать. Оно настигло одного из главных скептиков уже в понедельник.

В тот день Лёшка Беззубенко полез в холодильник, когда из школы пришёл. Там стояли на ужин пельмени вчерашние. Лёшка обожал холодные пельмени и умял с голодухи все двадцать восемь штук. А они, естественно, были домашнего приготовления, крупные. Лёшка объелся жестоко, позеленел, наблевал на пол, и тут папа с шахты вернулся. За ним подоспела мама из химчистки. А мама эти пельмени лепила час, фарш с тестом делала час, мясо рубила и сдирала с костей почти час и ещё час с лишним стояла после работы за этим мясом.

– …они меня не видели ваще! – шептал Лёшка на остановке во вторник утром. – И не слышали! Они орали туда, где меня не было! Папа по воздуху стебал ремнём!

К обеду слухи о детях, занесённых в Красную книгу, поползли по школе. Сначала их пересказывали для прикола, не особенно веря. Так повторяли страшилки про Чёрную Руку, которая обитала в подвале у чёрного входа, или про болото, которое «прорвалось» где-то за Третьей шахтой и грозило поглотить весь город.