Кира Бородулина - Эгоисповедь

– Я вообще не знаю, что делать с малышами, – призналась я.

У меня и со взрослыми та же проблема, но их у меня пока и нет. Так, школьники, которым надо помочь с домашкой.

– Да там все просто, только играть! Мы ходили на развивашки, кое-что она уже знает. Пусть уж не забывает, слышит язык хотя бы…

Что греха таить – привязанности к детям я не питаю. Своих пока нет, а чужие меня не трогают. Я не представляю, как с ними играть, о чем говорить, они меня раздражают нытьем и капризами.

– Ясно, – голос Виты заметно погрустнел.

– А сама ты совсем в этом никакая? Лучше тебе с ней поиграть, простым словам ее научить, чем чужой тетке, – совесть не позволила мне просто закончить разговор. Что-то подсказывало, что и Витке этого не хотелось.

– Она меня как учителя не воспринимает, – усмехнулись на том конце провода, – да и мои знания оставляют желать лучшего.

У нас была одна учительница, которой я благодарна за выбор профессии, а те, кто учился в школе, считали ее бесхарактерной, потому что она позволяла им пинать балду на уроках. Я знаю, она никого не хотела напрягать и быть этакой мегерой, от которой уходят с гудящей головой и недобрыми словами.

– Пусть лучше отдыхают у меня, – делилась она со мной.

Когда ты один и на своей территории, учителя общаются с тобой иначе.

Слово за слово выяснилось, что с мужем Вита разошлась, практически все время проводит с дочерью и, как ни тяжело признаться, они устали друг от друга.

– А садик? – я присела на стул у трельяжа.

– Пока у нее садик, у меня работа. Там, конечно, отвлечешься, но не наполнишься. Не в смысле, от дома не отдохнешь, а энергии не соберешь, чтобы домашним отдавать. Женщина должна быть счастливой – тогда все вокруг будут счастливы. Жаль я это поздно поняла. Теперь трудно этого достичь, когда все на тебе.

– Хочешь, встретимся, поболтаем? – предложила я, удивляясь себе.

– Знаешь, я была бы рада, но не знала, как к тебе с этим подъехать, – засмеялась она, – я ведь о тебе только слышала, но почти не знаю лично.

Я ее тоже не слишком хорошо знала – считай, со слов Лики, а у них всегда были контры.

– Что, от учеников отбоя нет? – прошелестел мимо Женька.

Я махнула рукой и продолжила разговор:

– Ко мне легко подъехать, я не такая страшная, как обо мне говорят.

Я знала, меня считают умной, серьезной и необщительной. И это правда. Но такой сделала меня болезнь и затворничество. Поступив в институт, я вышла в мир с открытым сердцем, любовью к людям, но уже сложившимся человеком. Сокурсникам было со мной непросто – на меня не действовали поговорки вроде «один за всех и все за одного», «куда все, туда и я», «за компанию и жид удавился», «с волками жить – по-волчьи выть». Не было в моей жизни такой компании, за которую удавилось бы полубелорусское отродье. Теперь меня снова тянуло в затвор, общение будто перепачкало за пять лет, я словно провоняла чем-то, что мне хотелось выветрить, смыть, отскоблить с души.

– Я и не считала тебя страшной, – Вита опять усмехнулась, – но сама понимаешь, обращаться к почти незнакомому человеку непросто.

– Вот и давай познакомимся, – отбрасывать от себя людей, которые к тебе тянутся, тоже нехорошо.

Я не ошиблась, почувствовав, что тянется Вита именно ко мне, а не к знанию английского.

В два часа я пришла в кафе, как мы и договорились. Вита изменилась, хотя печати забот на лице не появилось и печаль в глаза не заползла. У нее всегда была невнятная внешность, а теперь она располнела и выглядела старше своих лет.

– Ты не меняешься! – восхитилась она.

Жаль, очень хочется. Взять и проснуться другой.

Я заказала себе огромную кружку чая и какое-то пирожное, и битый час мы беседовали об общих знакомых, о школе, о том, кто куда поступил и что закончил, кого выгнали, кто где работает… В общем, выдержали все правила этикета. Странное дело, но никакой наглости или самодовольства в ее голосе и манере я не распознала. Она и меня накормила комплиментами, как положено: я и краше, и уверенней стала. Значит, дело серьезное, серьезнее, чем я думала. Время шло, люди приходили и уходили, дверь хлопала, сквозняк полз по ногам, шум дождя периодически наполнял зал, перекрывая тихую музыку.

– Знаешь, мне это немного напомнило старые времена, когда ко мне в гости заходили девки из нашего класса, – заговорила я, – все же интересно было знать, кто я такая. Отличница, умница, но слепандера, не может жить, как нормальный человек. Вот они ко мне и ходили, осчастливить своим обществом. Сначала Машка Давыдова – нас англичанка познакомила. Машка тоже к языкам имела склонность. Но с ней легко – говорила в основном она, к тому же, у нее своя беда – сирота, с бабушкой жила, дед вообще неродной. Мы смотрели «Дикого ангела» и еще часок трындели. А потом, видимо, она разнесла, что у меня хоромы несусветные…

По тем временам было: мой отец считал, что ремонт делают раз в жизни, и вложился в него. Плюс он меломан, и у нас имелось классное стерео.

– Ну да, Машка так и брызгала слюной от восторга, даже на меня попало, – заулыбалась Витка, скорее всего, не уловив, к чему я веду.

– А потом еще трое пришли. Сразу пачкой, но в отличие от Машки, они стеснялись и многословием не страдали. Вот пришли и сидят, а я в упор не знаю, что с ними делать. Чаем угощать – лень, на кухню тащить не хотелось – там у нас тоже было красиво, не как на прочих кухнях. Разговоров будет на наделю. Вот сидим – они на диване, я напротив, в кресле, и пялимся друг на друга. Никаких общих тем, кроме учителей, «Черных котят» и сериалов. И те вяло пошли.

Виту мой рассказ позабавил, но она не жалела, что ко мне не ходила, хотя Машка звала.

– Мне, признаться, было очень интересно с тобой познакомиться, особенно когда я узнала, что ты любишь рок. Но ты с Ликой дружишь, а она, наверное, про меня наговорила гадостей.

Я со вздохом ответила, что это не так. Да, Лика считала ее легкомысленной показушницей, но гадостей она никогда не говорила ни про кого. Принципиально, даже близким подругам.

– Ты уж прости, эта наша встреча напоминает мне какие-то смотрины, которые должны были состояться лет десять назад, – наконец я подвела черту, – все как-то лицемерно и не о том. Или ты не то хотела увидеть, или не о том хотела поговорить.

Вита поджала губы и опустила глаза. Так обычно делаю я, потому что они у меня косые, и я не хочу, чтобы другие это замечали.

– Я не калека, я пойму, какая она – обычная жизнь, – добила я.

Вита возвела очи к сводчатому потолку и тяжело вздохнула.

– Меня в последнее время никто не понимает – все еще такие беззаботные – парни, гулянки, путешествия, работа… Мало кто в двадцать два остается один с ребенком на руках. Подруги вроде есть номинально, но разговор не клеится. У каждого своя жизнь.