Алиса Тишинова - Она такая разная. Современные рассказы о любви

– Здравствуйте! – Дронов улыбнулся, боязливо покосившись в сторону Анны Сергеевны. Левой рукой он безуспешно прятал за спину букет. – А можно… Екатерину Андреевну, на минутку? – обычно бледное его лицо порозовело.

– Сейчас! – Катя и так уже вскочила, сияя глазами. Она поспешно искала лекарства в ящике стола, незаметно переложила их в карман халата.

– Можно, можно, – усмехнулась Анна Сергеевна. – Беги к своему протеже… это для меня теперь путь в обувную мастерскую закрыт…

Смущаясь друг друга, они спустились в темный холл по винтовой лестнице, уселись на стулья для посетителей, которых здесь никогда не было, – но стулья стояли на всякий случай.

– Екатерина Андреевна… Катенька, – дрогнувшим голосом сказал Коля. – Спасибо вам, – он протянул букет почти засохших гвоздик, замотанных целлофаном так, что самих цветов – оно и хорошо – почти не было видно, да скромную коробочку конфет «Родные просторы». Где только и раздобыл он цветы в этой глуши зимой? Для него это, наверное, подвиг, – раздобыть денег после больницы, не пропить их, купить цветы…

– Спасибо, Коля! – Катя занервничала. А если он сейчас начнёт признания делать – как ей быть? Надо не допустить… – Я на минутку, очень много работы! Я рада, что ты выглядишь здоровым. Как себя чувствуешь?

– Хорошо… Но, я хотел поговорить.

– Я тоже. Вот, держи, – Катя протянула Дронову лекарства. – Я взяла их для тебя – поскольку тебя выписали так резко, не дали рекомендаций… Не надо было скандалить, лучше бы ты прошёл обследование. Я беспокоилась за тебя. А пока продолжай принимать их по той же схеме, как и здесь. Да и в инструкции все написано.

Она прекрасно понимала, что не прочтет он никакие инструкции, и принимать ничего не станет. Он смотрел горящими умоляющими глазами, не слыша, и не сознавая ничего, кроме единственного, что дошло до его сознания: Екатерина Андреевна думала о нём, переживала, и даже раздобыла для него лекарства! Ей не всё равно! Может, у него есть надежда?! Но почему же она так торопится уйти, и говорит лишь о лекарствах? Взяв таблетки, он коснулся её теплых пальцев. Не выдержал, наклонился, мгновенно поцеловал ее руку горячими сухими губами.

– Екатерина Андреевна! Простите… Постойте!

– Коля, милый, мне правда нужно работать. А скоро и уезжать. Береги себя, пожалуйста! Лечись. Не пей – тебе нельзя совсем! И ещё… тебе говорили когда-нибудь, что ты – безумно красив?

– Нет… – Коля оторопел от её слов.

– Так вот, знай это… И, – прощай!

Воспользовавшись моментом, Катя легко взбежала вверх по лестнице, с конфетами и цветами. Не оглядываясь. Возле ординаторской она с трудом перевела дыхание, вытерла набежавшие на глаза слёзы. Что она может сделать? Ну вот, что? Усыновить его? Замуж взять? Не выйти, а именно взять замуж, – инвалида-алкоголика, необразованного, не имеющего ни работы толковой, ни перспективы! Да и не любит она его. Жалко – да, до безумия, сердце щемит от нежной улыбки, необыкновенных трогательных глаз, жуткого шрама. Что угодно для него сделала бы! Кроме одного… Неожиданно для самой себя она выпалила ему ту последнюю фразу, в каком-то порыве. Тем не менее, фраза имела конкретные цели: помочь ей уйти, пока он в состоянии шока. А главное – той же шоковой терапией поднять его самооценку, чтобы на всю жизнь он запомнил такие слова, сказанные самым значимым человеком. Кто знает – вдруг пить бросит после этого?

…

На следующий день, когда Катя собралась идти домой, возле больницы её поджидал Коля.

– Я провожу вас!

– Проводи.

Катя не сразу поняла, – по морозу, – что от него пахнет спиртным. Держался Коля с ней теперь немного развязнее. Для того и выпил. Ох, не так слова её повлияли, не так! Видимо, он решил, что имеет какие-то шансы. И выпил для храбрости вместо того, чтобы стать на путь праведный… Катя ощутила бессилие и досаду.

– Коля, ну зачем? Я же просила тебя не пить; тебе же нельзя!

– Да, знаю. Но какая мне разница, если… если вы уедете! Катенька, – он вновь взял её руку, прижал к щеке. – Вы, вы такая! Я никогда не встречал девушки, похожей на вас! Не уезжайте! Я буду много работать, мне неплохо платят…

– Коля, милый… Не надо. Не мучай себя и меня. Здесь тоже есть хорошие девушки. Ты, главное, не пей! Вылечись. Видишь, и платят хорошо… И все будет хорошо. Ты мне нравишься, но, пойми, – я здесь проездом, в командировке. Я живу другой жизнью, я не могу остаться с тобой. Хочешь, я дам тебе адрес и телефон?

Катя нашла в сумке карандаш и блокнот, старательно начертила на листочке буквы и цифры, зная, что уже завтра – скорее всего – Коля потеряет заветную записку. Но хоть сейчас будет счастлив. Он бережно сложил листочек, спрятал в карман.

– А теперь прощай! Не забывай принимать лекарства, не потеряй адрес, а главное – не пей, пожалуйста!

– Хорошо… Катенька… – он ещё раз прижался губами к её руке, не желая отпускать…

…

Заперев за собой двери финского домика, Катя, не раздеваясь, упала в гостевое кресло, и, уронив лицо в ладони, заплакала.

Кемский вокзал выглядел величественно и мрачно. В синих сгустившихся сумерках он одновременно напоминал и готический замок, и отчаянно неуютные, казенные постройки советского периода. По сравнению с предыдущими станциями, здание обнадеживало хотя бы размерами – сразу видно, что прибыли в город. Пусть и чудовищно неприглядный, тоскливый, – с видимого ракурса. Но не Кемь была конечным пунктом назначения, а старинный сказочный посёлок Калевала, известный своим великолепным эпосом. На самом деле, лишь эпос от него и остался, – судя по рассказам уже работавших в нём врачей и интернов.

За какие прегрешения Надю с Леной отправили именно сюда, – неизвестно. В Калевалу никто не хотел ехать (скорее всего, безропотными и безотказными девушками просто заткнули пробел). Один плюс: чем страшнее место и больница, тем, – говорили, – больше заплатят. Но про посёлок шли жуткие слухи: там, мол, вовсе нет водоснабжения – хирурги моют руки под железным рукомойником, наливая в него воду из ведра; сами же её и приносят из колодца, а зимой машина привозит. Печное отопление. Удобства исключительно на улице. В мороз под минус тридцать. И это в начале XXI века! Не верилось.

Поезд через Калевалу не шёл – девушкам предстояло купить билеты на автобус, и ехать в нем ещё часа три.

– Подожди, не могу! – Надя поставила тяжеленный синий баул на снег; остановилась. Сумка просто отрывала ей руку. Не ожидали они, что придётся так далеко идти по перрону.

– Опоздаем ведь! Кто знает, во сколько этот чертов автобус отправляется, – а вдруг уже? Ждать до завтра?

Лена тоже на полминуты опустила сумку. Затем вздохнула, взяла обе, – свою и Надину, – и быстро зашагала к вокзалу, чтобы успеть, пока ещё может идти. Надя почти побежала следом, чувствуя неловкость. Но в чем её вина, если у Лены руки сильнее, а она просто не может больше? Дойдя до высоченных, как городские ворота, деревянных дверей, Лена остановилась, чуть дыша; вернула подруге её ношу: