Владимир Дьяченко - Житомир-Sur-Mer. Паломничество Негодяя

– Не сомневаюсь, – как будто говорит она, – один из нас может набить морду другой, даже не вынимая рук из карманов. Но разве этого мы ждем от жизни?

С женщинами просто. Или, наоборот, непросто. Как их назовешь, так с ними и поплывешь. Можно оказаться садовником в саду роз, а можно всю жизнь провести в обезьяннике с гранатометом. Потому что женщина сама по себе чертова граната, и неважно, что в ее руках руль, бокал или сковорода. Или как сейчас, беззащитность. Всего-то слеза застряла в реснице.

Может, так и надо общаться на дороге. Бросаешь в человека через окно кусок счастья, и наплевать, что твое счастье с ним сделает. Рык мотора на перегазовке, вонь недогоревшего топлива, и больше они никогда не встретились. Короче, сам решай, получил ты порцию освежающего душа, или по тебе стекает вонючая жижа.

На меня тихая улыбка женщины действует так же, как кулак мужчины. Или нет, совсем по-другому, но итог тот же. После таких встреч мой мир становится чище. Небо проясняется, на нем высыпают звезды. Я садовник. И я под душем из роз. Ну, и немного Айсберг.

Радость ночной поездки. Фонари вдоль дороги… Чудесные путеводные канделябры! Хочется кричать от восторга, аж подыхая от невозможности его удержать. Только подыхать не разом. А долго-долго, долго и бесконечно. Хочется позвонить жене и сказать: дорогая, я урод. Как я мог… так поступить с женщиной, которая собирается родить мне дочь. Или сына?! Малый срок, пока непонятно.

Я представляю. Машина возле подъезда, я дома. Ночной ужин, постель. Спина, ладони, ноги, губы, люблю, занавеска век на глазах. Пальцы нежные, с розовыми ноготками, мягко корректируют направление примирительного контакта. Я представляю…

Домой! Педаль в глубину, рев мотора, плевать на штрафы. Беру в руку телефон. Дрожь от волнения, но и от возбуждения. Разблокировка, код, быстрый набор «два». Но телефон вдруг зазвонил сам. Вздрагиваю от неожиданности. Телефон выскальзывает из пальцев куда-то в бездонное пространство под ногами. Наклоняюсь подобрать, сгибаюсь чуть ли не пополам. И тут… А-а-а-ах, выдыхаю… Когда занимаешься на дороге разной херней, наступает момент, и херня сама решает тобой заняться. Не учи, и не учим будешь. Все еще роясь в темноте под ногами, я чувствую легкий, ну правда, совсем легкий удар. Толчок. Рука автоматом выныривает из подножной темноты на поверхность и вцепляется в руль. Я ушел со своей полосы вправо. Всего на полметра максимум. Тихо дохнул на руль. Колеса и автоматика бульдогом держат дорогу. Вот только своей скулой я зацепил заднее крыло соседней тачки. Дрогнула, ее зад понесло, тачка подалась влево. Хэтчбэк. Возрастной. Такой же, как перепуганный мужик за рулем. Тут же отыграл занос, вроде вернулся. Только слишком резко. Теперь его крутило вправо. Визг шин. Мелькнул задний борт. Белорусский регион, отмечаю. Я пронесся мимо и уже в зеркало наблюдал за попытками белоруса поймать гарцующий драндулет.

Если второй пируэт больше первого, значит, машина пошла в разнос, ее уже не поймать. В моем зеркале заднего вида все так и было. Хэтчбэк исчез за его правым краем, потом появился снова, несущийся обратно по плоскости зеркала, и пропал с другой его стороны. Третий занос вышвыривает тачку с дороги, без вариантов. Последнее па на обочину. Не случилось. Я уже не видел танцора, только из раскрытого окна услышал удар. Звук сухой и конкретный. Жесть консервной банки с боем сдалась кувалде. Внедорожный гигант перехватил хэтч в пируэте и отправил его в последний гран-жете. Уже в боковом зеркале я видел, как кувыркались останки хэтча, как от них отлетела вывернутая дверь и как за ней из салона выпало что-то аморфное, бескрыло машущее конечностями и, прокатившись вдоль белой полосы разметки, осталось лежать на асфальте черной трехмерной кляксой.

– Не пристегивался, – мелькнуло. – Как бы это все изменило…

Картинка за спиной быстро удалялась. Только теперь я подумал, что надо было бы остановиться. Сбросил скорость. Увидел карман на обочине, съехал в него. Метрах в пятистах от момента, который подвел черту.

Телефон под ногами продолжал трезвонить. Посмотрел на экран. Жена. Прекрати! Но звонит и звонит. Настаивает на ответе. Мой палец на зеленой клавише. Я скажу, что я… Скажу, что со мной… Мысли скачут. Нет, наверняка кто-то что-то заснял. Теперь у всех регистраторы. Надо тоже купить. Не сейчас, нет. Потом. Когда все закончится. Закончится что? Закончится чем? А если никогда не закончится? Ведь найдут же. По номеру. И крыло помято.

Я вышел. Не так уж помято. И номер запылен. Разобрать не просто. Но ведь найдут. Не сразу, но найдут. Или не найдут. Свалить отсюда. Свалить! Вали, прячь машину. Утопи! В реке, в болоте. Утром проснись от звонка в двери заспанным, удивленным. Машина? Да, есть. А разве она не стоит внизу под домом? Нет, не под окнами, с той стороны. Странно.

– Жена подтвердит, что вы были дома?

Вот только палец на зеленой кнопке.

– Так ваша жена подтвердит, что вы были дома?

Накрыло чувство вины. Как же мог?!

– Да этот белорус сам… не справился с заносом! Почему в автошколах учат всему, только не этому?! Да он купил права!

– Откуда вы знаете, что он белорус?

– Откуда…

– Так жена подтвердит, что вы были дома?

Нет, только не это. Тащить в семью эту чуму. Мой будущий ребенок – сын убийцы. Моя жена – жена убийцы. Если жить дальше, они не должны знать об этом. Никто не должен. Если б я сам погиб в этой аварии… Чувства. Надо где-то спрятаться и отсидеться. Год, неделю, месяц. Надо ли что-то делать?! Что я делаю, когда не знаю, что делать? Нарезаю круги по МКАД. Или жму на кнопку? Только не сейчас. Мысли мгновенны – звонок дольше, чем бесконечность.

С чего такое начинается? Пара простых фраз на кухне «вопрос – ответ – вопрос. Еще вопрос. И еще». Кривые траектории реплик, и ты загнан в какой-то невидимый пространственный угол. В вершину пирамиды, в ее сужающееся нутро. Дернешься с ответом, и следующая фраза любимой женщины превратит лучи угла в липкую паутину. Плотный захват, горловые спазмы, контрольный укол едкого замечания, и хобот черной паучихи уже качает кровь в черный желудок прямо из твоих артерий. Сердце захлебывается пустотой вен, как моторы давятся морской водой.

– Хватит!

– Нет, не хватит! Титаник тонет из-за тебя!

И теперь только рикошеты стеклянных жал от стены могут разорвать паутину. Вслед за словами, обгоняя слова. В разящих осколках больше смысла – слова ранят сильней битых стекол. Как же напуган творец осколков! И как же больно создателю этих слов! Когда затихает стеклянный звон последнего аргумента, все ясно до рвоты: волки голодны, овцы сдохли! МКАД! Спасение? Или цепь ловушек! Минное поле… Парни, я подорвался. Уходите, бросьте меня здесь… Я жму на клавишу телефона.