Михаил Земсков - Саксофон Гавриила

Но были дни, которые запомнятся мне навсегда –

Другая жизнь, иные времена:

Грязный подвал и на стенах женщины,

Отчизна которых – туземный атолл,

Сомнительный звук, но в каждом аккорде

Слепая вера в Rock-n-roll. 2 2 Из песни «Последний шанс (собачка)» рок-группы «Крематорий»

Тогда у нас все было точь-в-точь как в песне. Кайра, Акрам, Вовчик и я. Нам по пятнадцать. Мы создали рок-группу, которую назвали «Убить зяблика». Сочинили две песни в придуманном нами стиле хиппи-панк и репетируем их в подвале. Кайрат – вокал и соло-гитара, Вовчик – вторая гитара, Акрам – бас, я – барабаны. Пока – условно, так как у нас нет ни одного профессионального инструмента. Только две старых акустических гитары и картонные коробки, по которым я стучу палочками, выпиленными Акрамом на токарном станке в школьном кабинете труда. Больше всего в жизни мы сожалеем о том, что родились слишком поздно, и со времени Вудстока прошло уже больше двадцати лет (мысль о том, что мы родились через несколько лет после Вудстока, кажется нам абсурдной и невозможной!). Кайра дни напролёт слушает гитарные запилы Джимми Хендрикса, Акрам предпочитает Дженис Джоплин и Jefferson’s Airplane, Вовчик – Led Zeppelin, но одно имя безоговорочно объединяет нас всех – Джим Моррисон.

Come on, baby, light my fire!

You know that it would be untrue,

You know that I would be a liar,

If I was to say to you,

Girl we couldn’t get much higher.

Действительно, песня очень давно сменилась. И столько музыки было после. Как сейчас, например, – эти лёгкие ненавязчивые ритмы ни о чем. Как будто пальчиком по одной и той же клавише – па-пам, па-пам… А в моей башке все «Come on, baby, light my fire… Girl, we couldn’t get much higher…» Girl… Где моя girl 3 3 Девушка (англ.) ?

– Илья, ещё? – Спросил Акрам. Чеченец с красивыми глазами и нежной бородкой.

Я взял оставшуюся пяточку и затянулся.

Девушки прыгали под ненавязчивые ритмы.

– Ещё?

Come on, baby, light… 4 4 Давай, детка, зажги (англ.)

– Ещё?

Come on, baby, light…

– Ещё?

Come on, baby, light…

– Дыши…

My fire… 5 5 Мой огонь (англ.)

Дышу… Потом задерживаю дыхание, напрягаюсь, сажусь на пол…

…И тогда музыка заиграла во всю мощь, стала очень объёмной и разнообразной. Только слова остались те же. Come on, baby… You know… Я сидел в самом низу Вселенной и был памятником Джиму Моррисону. Монументальное зрелище – пустая Вселенная и только памятник Джиму Моррисону… Маленький, конечно, по сравнению со Вселенной – всего несколько километров ростом, но зато весь из золота. И этот памятник – я. Разве не монументально? Разве не повод для бескрайнего восторга?! Для much higher 6 6 Большего кайфа (англ.) ? Я – золотой памятник Джиму Моррисону! Вдруг осознавший, что, оказывается, именно об этом я мечтал всю свою жизнь! Оказывается, это было моей самой заветной, необыкновенной и прекрасной мечтой! Как же я не догадывался раньше?! Я просто хотел быть золотым памятником Джиму Моррисону! И вот теперь эта сладчайшая, нежнейшая, невероятнейшая мечта сбылась! Какое счастье… Какая радость… Какой кайф… Моё существо обрело все, что только возможно было обрести в этой жизни. Теперь можно и умирать. Только зачем? Если я чувствую такое огромное счастье – настолько огромное, что оно не может закончиться, и будет продолжаться вечно…

Вдруг ногам стало холодно, их золото рассыпалось. Моя высота уменьшилась; теперь она не более километра… Стало холодно пупку, и он разрушился, вместе с бёдрами и половыми органами.

Проступили очертания комнаты. Девушки все так же прыгали под все те же ненавязчивые ритмы. А ведь только что здесь было разлито счастье… Я создал его – в виде золотого памятника. Счастье для всех. И даже пляшущие девушки чувствовали его – я уверен. Густое облако счастья разливалось вокруг меня, и я хотел, чтобы оно накрыло – всех-всех-всех. Я даже встал и пошёл танцевать к девушкам.

Вдруг среди гостей оказалась Лена. Почти как продолжение моего видения. Её не должно быть здесь. Она не любит эти странные ретро-вечеринки, которые устраивает на своей квартире приятель Акрама, и вообще принадлежит к другому миру. Лена говорит с кем-то, натянуто улыбается, но в её глазах тревога.

– Привет! – Она берет меня за руку. – Пойдём отсюда. Пожалуйста.

– Ты так редко говоришь «пожалуйста»… – Удивляюсь я.

– Пойдём, – повторяет она и мягко тянет меня за локоть. Тело её вот-вот задрожит от тревоги… Или мне кажется? – Я тебя очень прошу.

– Ты так редко просишь… – Задумчиво произношу я.

– Да, черт возьми… А сейчас прошу, – она тянет сильнее.

Я вдруг легко (представляя себя пластилиновым) поддаюсь ей. Мамочки, девочки, сестрёнки, подружки – заботливые, с женским теплом, нежностью, полнотой, вниманием, окружающие тебя, обволакивающие тебя, ведущие тебя куда-то прочь из шумной комнаты… Мне уже становилось не очень хорошо, и эта женская забота, нежность были в тот момент как раз очень хороши, приятны. Я поддавался. Я отдавался им сполна. Прочь из комнаты на улицу, где свежий воздух. В машину, на улицы, в город.

Мы жили почти вместе почти пять месяцев. «Уже» или «всего»? Лена по утрам жизнерадостно ела овсянку. Я пил компот со слимфастом, совсем не жизнерадостно – из-за бессонницы и ночных кошмаров. Когда я засыпал, часто видел яркое белое небо. Абсолютно белое, нависшее сверху – оно казалось искусственным. Сияющий бескрайний купол то ли хотел раздавить меня, то ли поглотить в себя. В какой-то момент оно вдруг начинало разрушаться, на мгновение я чувствовал облегчение. Но отламывающиеся части белой материи постепенно превращались в верёвку – в серебряную верёвку, которая оплетала меня и тянула за собой. Это все происходило невероятно медленно и долго. Купол не мог разрушиться полностью. Верёвка не могла оплести меня и утянуть за собой. Бесконечность процесса без достижения результата была невыносимо ужасающей. Я просыпался в холодном поту. Но иногда не мог проснуться, и такие ночи были страшнее всего. Весь мой сон превращался в поиск способа проснуться – рвать верёвку, пытаться убежать, ущипнуть себя, ударить по щеке – или как-то ещё физически подействовать, чтобы заставить тело вырваться из липкого и бесконечного пространства домой. Когда наконец удавалось проснуться, я почти физически чувствовал проникшую в квартиру тревогу, которая теперь не даст мне спать. Я мог разбудить Лену, прижаться к ней, и в её объятиях попробовать найти успокоение и тёплое убежище от тревоги, но мне всегда было жалко прерывать её сон, и вместо этого я шёл к компьютеру.

Вернувшись домой, мы почти не разговаривали. Лена сходила в душ, поцеловала меня в щеку, сказала «спасибо, что ты ушёл со мной оттуда» и легла спать. Минут через пятнадцать я подошёл к кровати. Она лежала на своей половине постели, с закрытыми глазами. Волосы покоятся на подушке. Умиротворённая картина. Спала она или только притворялась?