Екатерина Шардакова - Обручальное кольцо блокады

– Но, Кира… Ведь его родители получили телеграмму… – неуверенно начала я.

– Могла произойти ошибка, – прервала меня Кира, – война только началась, была неразбериха, могли что-то перепутать… Никто не видел его тела! Он мог выжить…

Мое воодушевление сменилось тревогой. Я молча наблюдала, как Кира нервными пальцами потрошила очередную ромашку, и ждала, что она дальше скажет.

– Его сын не может остаться без отца, – выкинув очередной общипанный цветок, сказала Кира, глядя мне в глаза.

– Сын? – переспросила я.

– Я жду ребенка, – тихо проговорила она, положив руку на едва заметный животик.

– Но как? – удивилась я.

– Из весенней поездки в Ростов-на-Дону я вернулась не одна, – улыбнулась Кира.

– Но вы же собирались пожениться только летом…

– Лиза, это ты у нас очень правильная… – засмеялась Кира, – я тоже правильная, но не очень.

– Ты уверена на счет ребенка? – уточнила я.

– Да, врач все подтвердила, я была сегодня больнице.

– Ты рада? – спросила я, так как сама не была уверена, радоваться ли мне, учитывая обстоятельства.

– Конечно! – воскликнула Кира. – Это же ребенок Гера! Когда война закончится, и он вернется, у нас будет чудесная семья!

Я обняла подругу и подумала, может она и права, ведь могла быть ошибка и Гер не погиб.

– Мне пора, – сказала Кира, – мама плохо себя чувствует после рытья щелей…

– Она тоже? – спросила я. – Я ее понимаю, у меня у самой только недавно спина перестала болеть.

– Да… Пока, Лизонька! – Кира поцеловала меня в щеку и быстрыми шагами пошла прочь.

– Пока… – прошептала я ей вслед, наблюдая, как осыпаются белые лепестки с подола ее платья.

Мысль о том, что Гер может быть жив, не оставляла меня весь вечер. Перед тем, как лечь спать, я пришла к маме и рассказала ей о нашем разговоре с Кирой.

– Она не была на похоронах, она не видела его мертвым, поэтому не может поверить в то, что его больше нет. Ужасно, если она придумает себе то, что он жив, и будет его ждать всю жизнь.

– Ты не веришь, что могла быть ошибка? – спросила я.

– Все возможно, – пожала плечами мама, – но я бы на это не надеялась. В любом случае, если он жив, он даст о себе знать…

– Верно! – оживилась я. – Он же напишет ей!

– И Ян должен написать мне… – бормотала я себе под нос, укладываясь спать, – обязательно напишет…

Вскоре я получила весточку от Яна, он сообщал о том, что его отправили на фронт, но он не мог сказать куда именно. Говорил, что с ним все в порядке и просил меня обязательно ему писать, чтобы он знал, что я жива и здорова. Я тут же села писать ему ответ, но письмо не складывалось. Написать всю правду о том, как я устаю, бегая между курсами медсестер и больницей, о том, что у меня до сих пор не сошли мозоли от лопаты, которой я рыла щели, о том, что я сильно беспокоюсь за его сестру, о том, что я до ужаса боюсь того, что немцы придут в Ленинград? Нет, об этом я не хотела писать, Яну на фронте и так не сладко, зачем ему лишние переживания обо мне. Я отложила письмо. Придумать что-то интересное я не могла, в моей голове было лишь беспокойство и страх.

В воскресение у меня появилось свободное время, и я решила навестить Валю. Сначала я зашла к Кире в надежде, что она составит мне компанию, но Кира отказалась, она была поглощена своим занятием, которое меня еще сильнее обеспокоило.

– Решила добавить цветы на пояс, как тебе? – сказала Кира, показывая мне почти готовую розу из белой ткани. – Хочу, чтобы мое свадебное платье было самым красивым…

– Оно уже самое красивое, – ответила я, с беспокойством глядя на подругу.

Свое свадебное платье Кира закончила шить несколько недель назад, оно действительно было самое красивое из всех платьев, которые я видела когда-либо. Однако, сейчас от этой белой струящейся красоты с кружевной фатой, висевшей на плечиках на дверце шкафа, веяло безумием.

– Говорят, шить самой себе свадебное платье – плохая примета, – произнесла Кира, не отрываясь от шитья, и не замечая, как большая слезинка упала на ее руку.

– Кира… – я села рядом с подругой и взяла ее за руку.

Я не знала, как можно ее утешить. Можно ли вообще подобрать слова, чтобы горе стало меньше?

– Все нормально, – после небольшой паузы произнесла Кира, глядя мне в глаза и вытирая слезы, – мне есть ради чего жить, я сделаю все, чтобы наш ребенок родился, выжил и стал достойным человеком, как и его отец!

– Кира, если тебе что-то нужно ты скажи, я тебе помогу, – с любовью произнесла я.

– Спасибо, родная, я знаю! – ответила Кира, и слабая улыбка осветила ее лицо. – Ты собиралась к Вале, иди, со мной будет все хорошо, передавай ей привет.

– Передам, – с облегчением произнесла я, видя, что Кира успокоилась.

– Кстати, папа теперь работает на Кировском заводе и сказал, что они начали делать танки, – сказала Кира, отложив шитье.

– Ты написала Яну о ребенке? – спросила я, воспользовавшись тем, что Кира затронула тему войны. – И о…

– О Гере? – продолжила Кира.

– О Гере… Ян написал тебе?

– Да, я получила от него письмо, но я не знаю, как ему ответить, – пожала плечами Кира, – не хочу ему добавлять беспокойства…

– Вот и я тоже не знаю, что ему писать! – сказала я. – Как нам быть?

– Я не знаю…

Я попрощалась с подругой и вышла на улицу. На углу Невского проспекта я остановилась в нерешительности: пойти пешком или поехать на трамвае? Валя жила на Васильевском острове, недалеко от художественной Академии. Раньше я, не задумываясь, пошла бы пешком, но сейчас я сильно уставала на работе, и дорога до Васильевского острова мне уже не казалась такой близкой и легкой. Поколебавшись, я все же пошла пешком.

Я выбрала свой любимый путь: до Дворцового моста по Невскому, потом вдоль Невы мимо Исаакиевского собора и Академии. Я шла медленно, вглядывалась в каждый дом, в каждого прохожего. Я не могла понять, что изменилось на моем пути. Улицы и дома были такими же, как всегда, но все же что-то изменилось. В задумчивости я прошла мимо моего любимого Исаакиевского и не обратила на него внимания. Уже дойдя до Академии, я про него вспомнила и, обернувшись, не узнала: в летних лучах солнца купол собора больше не сиял ярким золотом. Я остановилась и, прищурившись от солнца, пыталась разглядеть что случилось с куполом. Купол был болотного цвета. Его покрасили.

Сначала меня захлестнула волна недовольства: что сделали с моим любимым собором?! Потом, подумав, я поняла, что его спрятали от глаз врага.

– Город готовится к боевым действиям, – произнес пожилой мужчина, проходивший мимо меня и заметивший, что мое внимание привлек собор.

– Вы думаете, что немцы придут в город? – спросила я, переводя взгляд на прохожего.

– Пешком может быть и не дойдут, а на самолетах долетят… Без сомнения, – вздохнул он.