Лола Малу - Пока ты был со мной

Она помнила тот далекий день похорон свекра, как будто он был вчера. Мартин был таким безутешным. А ей так хотелось его поддержать, прижать его голову к груди, обхватить его длинное тело своими тонкими руками. Жаль только, что до этого дня они общались совсем мало и ей вообще казалось, что она ему не нравится, что он терпит ее присутствие, что он слишком великодушен и не выставляет свою неприязнь напоказ.

Долгое время она недооценивала себя. Хотя причин не было. Она была красавицей: белые прямые волосы, которые не нуждались в укладке, тонкие руки, совсем как у актрис на винтажных снимках, строгий ум. Она была начитанной, умной, окончила университет с отличием и могла бы построить карьеру, но решила посвятить свою жизнь мужу и детям. Она верила в Филиппа с их первой встречи. Они познакомились на работе (слишком банально, из-за чего она порой грустила): он пришел к ее начальнику договариваться о поставках.

– Подождите, – остановила она его строгим голосом. Ее острый взгляд поверх модных очков в тонкой черной оправе обескуражил его, заставив застынуть в дверях.

Ее приказной тон совершенно не сочетался с ангельской внешностью. Когда она наконец разрешила ему сесть в кресло для посетителей, он пригляделся к ней и в конце концов пришел к выводу, что нежным голосом она и не могла обладать. От нее исходила уверенность и даже самоуверенность: каждое движение, каждый взгляд был выверен, доведен почти до автоматизма. На работе и просто решая деловые вопросы она была почти роботом, эмоции не могли взять над ней верх. Именно поэтому впоследствии будущий муж так ценил ее нежность, уступки, которые она дарила лично ему.

Роман развивался стремительно. Через пару месяцев Филипп уже готов был познакомить ее с семьей. Вот только она чего-то боялась и противилась. Несколько раз они даже поссорились. А потом после одного из дневных свиданий, он просто привез ее к родительскому дому. Она рассердилась, но со зла пошла в дом. Ожидая у входной двери, когда он закроет дверь машины, она обреченно думала, что, наверное, рано или поздно это должно случиться. Конечно, ей не хотелось связывать себя семейными узами так скоро. Ей было 18: кто-то в эти годы уже имеет детей, а кто-то только-только поступает в университет. Я где-то посередине, так думала она, наблюдая за будущим мужем, который неторопливо подходил к дому. Ей нравились его уверенность, непоколебимость, чувство собственного достоинства. Ей, наверное, немного хотелось, чтобы он извинился за совершенную вольность, но он просить прощения явно не собирался, ведь считал, что поступил правильно.

Семейный обед прошел неплохо. Отец и мать были радушны, тактично поглядывали на нее, стараясь не задерживать взгляд слишком надолго, отмечая про себя хорошие манеры и умение вести светскую ничего не значащую беседу. Беседы эти не имели серьезного содержания, но само умение вести серьезный разговор ни о чем до сих пор ценилось в обществе. Отец задавал ей простые вопросы о семье и работе, но это было ее первое знакомство с родителями избранника, и поэтому она то и дело сжимала колено Филиппа под столом ища поддержки.

Брат Филиппа, Мартин, – единственный, кто кажется был не рад потревоженной семейной идиллии. После обеда он сослался на головную боль, поднялся к себе и не спустился даже попрощаться. Он был внешней копией отца: высокий, худой, с умными глазами и тихим, но властным голосом. Филипп же больше походил на мать: склонный к полноте, с большими мягкими ушами и руками, голос у него был мягкий – только сказки рассказывать. Характером же оба пошли в отца. Вот только Филипп был более жестким. А Мартин, несмотря на внешнюю холодность сразу показался ей теплым в душе. Отчего-то ей хотелось познакомиться с ним поближе. И через него лучше узнать Филиппа. Но и спустя время она замечала нарочитую отстраненность Мартина по отношению к ней. Он старался не смотреть ей в глаза, избегал любого общения, переходившего грани вежливости. После обязательных совместных трапез, которые теперь повторялись раз в неделю, сразу поднимался к себе. Она пару раз говорила Филиппу:

– Он меня недолюбливает.

Но Филипп только смеялся:

– Главное, чтобы я долюбливал! – И целовал ее в щеку, с жаром прижимая к себе.

Она не хотела переезжать в дом его родителей. Но после свадьбы аргументов против не осталось. И все же ей было некомфортно. За пару лет самостоятельной жизни она отвыкла от того, что в доме есть кто-то главнее ее. Но она была слишком воспитана, чтобы наводить свой порядок, а потому ложилась спать вместе с домочадцами, ночью старалась не вставать лишний раз и не слишком громко ворочаться в постели. Пытаясь уснуть, она смотрела в пустоту потолка, слушая ровное дыхание Филиппа, вспоминая свою недолгую предыдущую жизнь, воображая свою долгую прекрасную жизнь.

На их переезде настояла мать Филиппа. И Анна была ей благодарна, несмотря на то что сумела найти с родителями мужа общий язык до такой степени, что могла жить в их доме. Но мама Филиппа была мудра.

Анна и Филипп переехали в небольшую квартирку на окраине. Новоиспеченное жилье было обустроено: заботиться было не о чем. Они жили спокойно. Оба работали, встречаясь по вечерам, рассказывая друг другу о прожитом дне, наслаждаясь любовью, чувствами, которые еще были свежи.

Когда она забеременела, то была в ужасе. Конечно, она понимала, что «давно пора». Но неужели на этом все? Дети на всю оставшуюся жизнь? Все-таки дети – клей брака. Порой они не спасают, но делают расставание более болезненным. Она не рассказала о беременности мужу. Аборт показался выходом, дорогой к вдруг утраченной свободе, отсрочкой к реальной взрослой жизни. Она договорилась с хорошим доктором, взяла два отгула на работе. Только вот когда уже шла в больницу, вдруг попала под машину. Потом она долго вспоминала то утро. И ей стало казаться, что она специально шагнула вперед, навстречу Мини Куперу.

Все обошлось. Локоть и лицо окрасились кровью – ничего страшного. Только вот на аборт она опоздала.

Филипп засуетился, сразу стал подыскивать место для переезда. Первый же дом, который они посмотрели, влюбил ее в себя. Он был большой, светлый, и, конечно, они не могли его позволить.

– Зачем тогда ты повез меня сюда, если мы не можем его купить? – негодовала она сидя после осмотра в машине.

Филипп повторял как мантру:

– Давай посмотрим и другие. Это ведь только первый. А вдруг будет еще лучше?

– И дешевле, – язвила Анна.

Не мог ведь мой характер измениться так быстро, пыталась она анализировать поведение. Или мог? Ей пришлось признать, что она всегда была такой: злой, яростной, упрямой, беременность же лишь помогла ее недостаткам открыться. Она стыдилась себя, правда, недолго. Ведь у нее было оправдание.