Людмила Кузьмина - Бежала по полю девчонка

Долгое время у нас не было ковра на стене. Родительская кровать стояла у стены в известковой побелке. После войны мама из тёмно-коричневого байкового одеяла смастерила ковёр, увидев который, все забегавшие соседки ахали. Узор для ковра мама нашла в журнале «Работница», в котором в виде приложения предлагались выкройки одежды и разного рода рисунки для рукоделия. Надо было придумать, как этот узор перенести на байковое одеяло. И мама придумала: от рулона чертёжной кальки она отрезала несколько широких полос, длина каждой полосы равнялась длине байкового одеяла. Таких полос получилось пять: одна полоса размещалась в центре ткани, по две симметрично закреплялись сверху и снизу от центральной полосы.

Мне сейчас трудно представить, как маме удалось из рисунка в журнале воссоздать крупно на кальке весь узор будущего ковра. Сделать это надо было очень аккуратно и так, чтобы срисованный узор «лёг» потом на ткань без искажений и смещений.

Распределив полосы кальки с нарисованным орнаментом поверх байкового одеяла, мама белыми нитками, как она говорила «на живульку», закрепила их на ткани, а потом все контуры цветов-лепестков и орнаментов поверх кальки белыми нитками прошила вместе с тканью одеяла, после чего кривыми ножничками выстригла уже ненужную кальку. На ткани одеяла остались обозначенные белыми нитками контуры узора будущего ковра. Дальше можно было в свободное от работы время заняться вышивкой, а свободного времени было мало, и готовый ковёр появился в нашем доме нескоро.

Чтобы замаскировать мрачный тон коричневой байки, годилась только яркая вышивка гладью с помощью цветных шёлковых ниток «мулине». Слева, в нижнем уголке ковра, несколько узоров мама вышила нитками другого оттенка, и они отличались по цвету от таких же узоров в трёх других уголках. Причина простая: ниток нужного оттенка не хватило, и достать их было негде. После того, как мама закончила свою длительную и кропотливую работу, белые нитки она выдернула. Ковёр получился нарядным и красочным. «Не тот оттенок» в левом нижнем углу в дневное время закрывала горка подушек.

На протяжении долгих лет ковёр украшал стену, у которой стояла родительская кровать, не только в Верхних Карасях, но и на Ленинском прииске, но и в Миассе, куда переезжала жить наша семья. Только в семидесятых годах мама приобрела магазинные ковры, а этот самодельный ковёр безжалостно был использован как подстилка на лежанке в огороде летом.

Я никогда не знала, где мама раздобыла такие разноцветные нитки, и откуда у неё появилась «зингеровская» швейная машинка с ножным приводом. Настоящий музейный экспонат по нынешним временам. Сейчас начинаю догадываться. Наверное, машинка была приобретена у располагавшейся в этом доме швейной мастерской.

Во время войны жители Непряхинского прииска и местная власть готовили разного рода посылки для отправки на фронт. Мама шила ватники-телогрейки, тёплые рукавицы, кисеты для табака. Материал и нитки ей выделяли.

В 1943 году ей поручили сшить и вышить знамя для уральского добровольческого танкового корпуса имени Сталина, формирующегося в Челябинске. А для вышивки и кистей ей, конечно же, выделили необходимые материалы, нитки и толстый золочёный шнур. Мой отец ездил в Челябинск на областной митинг 9 мая 1943 года как представитель от Непряхинского прииска. На митинге он передал воинам, отбывающим на фронт, наказы трудящихся Непряхинского прииска и сшитое мамой знамя. Возможно, знамя потом «участвовало» в Курской битве. А может, и до Берлина «дошло». Очень интересно было бы узнать его дальнейшую историю…

Продолжаю мою экскурсию по дому. От следующего помещения «мамину комнату» отделяет стена и круглая, обшитая чёрным металлическим листом печка-«голландка» с небольшой топкой, закрываемой чугунной дверцей. Мы называем её «галанка», не понимая истинного происхождения слова от страны Голландии, где такие печки устраивались для обогрева помещений. Ведь это только царица-русская печь была универсальной в суровых условиях России – и для обогрева, и для приготовления еды, и для выпечки хлеба и пирогов, и для просушки чего-нибудь, и спальное место-лежанка на ней было предусмотрено. Мама рассказывала, что в такой печке даже мылись.

Следующая комната – «наша», другими словами, детская, но мы, малышня, как-то не считали себя детьми. Мы – это мы, и комната не чья-нибудь, а безраздельно наша. Когда мы надоедали взрослым, они так и говорили: «Идите в свою комнату!» И родители предусмотрительно приделали на двери в нашу комнату крючок, ведь в их жизни бывали моменты, когда мы могли ворваться в их комнату в неподходящее время.

В комнате этой четыре окна. Два окна «смотрят» в палисадник на улицу. В простенке между окон стоит комод с бельём, а над ним висит небольшое зеркало. Два других окна справа, обращённые на площадь, всегда закрыты снаружи ставнями. Дело в том, что вплотную к стене и этим окнам стоят две детские узкие железные кровати моих братьев. Вероятно, из разговоров взрослых я услышала сказанное ребятам в шутку: ставни закрыты, чтобы ночью к ним в постель кто-нибудь с улицы не влез через окно. А я по моему малолетству все разговоры воспринимала всерьёз и была напугана.

Моя кроватка находится у противоположной стены. И тут же перед кроваткой в полу квадратная деревянная западня с металлическими петлями с одной стороны и с металлическим кольцом с другой, прикрывает ход на нижний полуподвальный этаж. Потянув за кольцо, можно западню откинуть и по наклонной, сбитой из крепких широких досок лестнице спуститься вниз. Чтобы мы, дети, не баловались с западнёй, пытаясь открыть, отец замкнул её на замок. И, как я уже рассказывала, в иные времена в нижнем подвальном этаже жили другие люди.

Мне было непонятно, зачем эта западня нужна, я боялась, что ночью ко мне в постель «кто-нибудь приползёт». И было дело, когда я играла на полу, а снизу кто-то из жильцов чуть-чуть приоткрыл западню и в щель посмотрел на меня. Я вскочила, побежала к бабушке на кухню и завопила:

– Там пол открылся! Кто-то хотел утащить меня! Я боюсь!

Укладываясь спать, я хныкала, показывая на западню:

– Боюсь! Боюсь! Ночью ко мне приползёт бука!

– Не придумывай! – говорила бабушка. – Кто к тебе приползёт? Вишь, какой крепкий замок навесил отец?

А я продолжала ныть:

– Мне на замок больно наступать! Я падаю из-за него!

Но и эту проблему решили просто, прикрыв западню толстым половиком.

Зимой мою кроватку передвигали подальше от окна и ближе к печке-«голландке». Я часто болела, а из окна на меня тянуло холодом. Когда у меня поднималась температура и болела голова, случалось, меня рвало. Мальчишек это сердило. Сердил и мой горшок под кроватью. Бабушка их увещевала: