Кристина Крюкова - Люди как люди. Сборник рассказов

– Ага-а… Страшновато что-то…

– Нормально все будет, ты же весь в меня. Не мог плохую курсовую написать. И не думай о ней, раз все равно уже написал. Думай о приятном… А что, есть у вас видные девчонки в группе?

– Есть всякие, – Мишка пожал плечами.

– Надо встречаться с красивой, чтобы глаз радовался. А высокие есть?

Мишка отрицательно покачал головой.

– Надо непременно выбрать высокую, – продолжал отец, напавший на картофель как заправский белорус, – высокая спутница – она ж как флаг! Издалека видно, все рассматривают. Модель!… Хотя… Бывает, что и не модель, а просто оглобля… Но это не наш вариант. Да, тебе непременно нужна высокая модель. Чтоб над тобой, как знамя, гордо реяла. Подружка твоя высокая?

– Не очень, – улыбнулся Мишка.

– А красивая?!

– Для меня красивая, – улыбнулся сын.

– М-м-м… – недовольно проурчал Семен Андреевич. – Ну, они недостаток красоты могут компенсировать эффектными нарядами и эпатажным поведением… А имя-то у нее есть? Хорошо, если имя красивое и редкое, на слух приятное. Как вы лодку назовете, так она и поплывет.

– Люся она. Люсей зовут.

– Наша лодка Люся… Вот и поплывем.

***

Через два месяца отмечали Мишкин юбилей – двадцать лет.

Накануне похода в ресторан Миша решил, наконец, познакомить отца и Люсю, чтобы назавтра не было неловкостей и чтобы знакомство не прошло впопыхах.

Ради такого случая Семен Андреевич заказал еды, накрыл стол, купил шампанского.

В дверь позвонили. Он снял свой холостяцкий передник, встретил сына с Люсей.

Люся зашла вслед за Мишей в холл, поздоровалась и замерла, стеснительно уставившись в пол.

Семен Андреевич, добродушно улыбаясь, смотрел на их новую гостью.

Люсенька была невысокой сбитой девушкой, кругленькой, не красавицей, но юной и оттого милой. Она была одета в серое платье и не накрашена. Ее голубые глаза блестели, светлые волосы обрамляли личико и были заплетены в косу. Она часто моргала из-за стекол очков в черной оправе.

– Ой, вот, я принесла… это пирог, – она протянула замотанную в полотенце тарелку. – Только он подгорел… я редко готовлю, так что заранее извините. Но зато много и хорошо учусь, – улыбнулась она.

– Проходите, дорогая Люся, – Семен Андреевич проводил ее в гостиную.

Мишка взял пирог и понес на кухню, отец зашел вслед за ним.

– Сынок, вижу, ты вообще наставления отца не слушаешь? И чего я тут целыми днями бубню… – он демонстративно закатил глаза.

Мишка засмеялся:

– Пап, ну, отстань, а?

Семен Андреевич достал из холодильника бутылку и взял три высоких бокала.

– Пойдемте выпьем. Выпьем за любовь.

Борис Петрович был озадачен скоропостижной кончиной жены.

Прошли похороны, прошли девять дней.

Только теперь он начал осознавать, что Ларисы больше нет.

«Мне всего пятьдесят, а я уже вдовец».

На руки выдано свидетельство. Больше она не встречает его дома. Не болтает с ним, пусть и обо всякой чепухе, не жарит котлеты, не строит несбыточные планы, не поет в ванной. Как тихо. Какая звенящая тишина. Жизнь как будто замерла. Как будто Лариса в отъезде, скоро вернется, и все пойдет по-прежнему.

Он сидел на диване и прислушивался, вдруг она звякнет тарелкой на кухне или позовет его ужинать. Но она не звякала и не звала.

Дочь и сын очень помогли в эти дни, без них бы он совсем растерялся и был бы обманут похоронными дельцами и организаторами печального банкета.

Сын быстро уехал обратно к своей семье.

Борис Петрович с дочкой Машей сидят в квартире, в которой еще недавно суетилась по хозяйству его жена.

Маша обняла отца за плечи. Ей показалось, что за последние дни он осунулся и стал как будто меньше.

– Папка, а можно я с тобой поживу?

– Как это, Маша? – встрепенулся он, – а муж твой что скажет?

Маша махнула рукой и вздохнула.

– У нас уже давно все плохо… я вам говорить не хотела, чтобы не расстраивать… а теперь и так такое горе… – она всхлипнула, вытерла глаза рукавом.

«М-да, – грустно подумал Борис, – видимо, прошли те времена, когда семьи существовали до момента «пока смерть не разлучит».

– Я ж не знал, – отец неловко положил ей руку на плечо, – конечно, живи тут сколько хочешь. Хоть навсегда переезжай.

Они сидели на диване, уставившись в пол. Сидели рядом, но каждый по-своему одинок. У одного нет жены, у другой – матери. Было слышно, как тикают большие часы и как за стеной громко разговаривают соседи. У них все живы, есть с кем поговорить.

– Маш, я все думаю про ее сердечный приступ… вот ведь случай… и что она вообще на той улице делала…

– Да кто ж знает, папка. Может, к подруге ходила, может, например, на маникюр. Да что угодно.

Он кивнул в знак согласия.

– Давай, папка, выпьем немножко водки.

Борис Петрович снова кивнул.

***

Маша очень пригодилась отцу – прибирала квартиру, ходила в магазины, общалась с визитерами и вечерами составляла компанию самому Борису Петровичу.

– Пап, вы такие молодцы, сделали ремонт, мебель всю поменяли, – Маша всегда радовалась за родителей.

– Да… это все мать твоя… – он обвел взглядом комнату. И правда, все было новеньким. Это при их скромных зарплатах-то. И как только выкраивала деньги?

– Папа, кстати, это все случайно не в кредит? Как бы не забыть платить?

– Нет-нет, Маша, кредит только на эту квартиру. Представляешь, ведь остался всего один платеж. Всего один! Столько лет платили… Надо же, как она чуть-чуть не дожила… так символично… а была б так счастлива…

Они оба вздохнули.

***

Он был рад, что у него есть работа. В такой ситуации работа – спасение. Ведь хотелось только лежать и смотреть в потолок. Но как-никак каждое утро нужно было встать с кровати, побриться, умыться, выйти из дома, купить спортивную газету, дойти до института. Там на весь день получалось забыться, читая лекции студентам, погрузиться в мир литературы и высоких материй, общаться с одухотворенными людьми. Лариска была далека от всего этого, ее больше заботили практические вопросы. Прочитав книгу, она говорила что-то типа: «Хорошая книжка». И бежала по делам, успеть купить какой-нибудь диван со скидкой.

Это даже удачно, что в их паре один успешно решал бытовые вопросы, а другой – реализовался как филолог. Борис Петрович с добродушным презрением взирал на Ларискину мирскую суету, отдавая ей зарплату и не озадачиваясь мещанскими делами. Он днями пребывал в литературных чертогах, с учащимися-единомышленниками обсуждая тексты и подтексты произведений, изучая житие поэтов и писателей, как будто проживая с ними жизнь, то бродя по парижским подворотням с Бальзаком, то рассматривая картины будущего с Уэллсом. А вечером Петрович приходил домой, где его ждала в неизменно хорошем настроении Лариска, ждали любимые тапки, диетические котлеты и новый диван. Это его более чем устраивало. А души высокие порывы он, чего греха таить, несколько раз унял в романах с одухотворенными студентками.