Кристина Крюкова - Люди как люди. Сборник рассказов

Бредя по улице, он увидел в витрине парфюмерного магазина рекламу любимых Ларискиных духов и захотел купить себе флакон, чтобы ощущать хотя бы ее запах. Духи стоили шесть тысяч. Петрович крякнул. Набрызгал духами свою руку и решил пока нюхать ее, а в следующий раз опять зайти и пшикнуть.

Он пришел домой, схватил листок. Вписал цифры стоимости квартплаты, взноса по ипотеке, продуктов, бензина, развлечений, парикмахера и маникюрши, духов и сумок, подарков детям, поездки в отпуск, его одежды и портфеля, их ноутбука, дивана, торшера, ковра…

Получалась какая-то астрономическая цифра, даже если выбросить разовые покупки. Борис вычеркивал и вписывал и так, и этак, но месячный объем расходов все равно выходил таким, словно их в семье зарабатывало пятеро.

Петрович устал и даже вспотел.

Все эти цифры ввергли его в ступор и в уныние.

«Ничего не понимаю…».

***

Борис стоял на улице около Ларискиного офиса, переминался с ноги на ногу, обдуваемый ноябрьским ветром. Он надеялся дождаться Марину, которая была подругой и коллегой жены.

Наконец, Марина вышла из дверей. Он не сразу смог ее окликнуть – настолько промерз, что челюсти его не слушались.

Она обернулась, тепло ему улыбнулась и даже обняла. Сказала слова соболезнования. Потом оба грустно замолчали.

– Борька, ты ж замерз… ты занят сейчас? Пошли ко мне, помянем нашу Лариску.

Он кивнул. У него не было никаких планов.

У Марины дома было тепло и уютно. Для измученного решением бытовых проблем Петровича теперь все женщины – а особенно технари – казались гениями домашней бухгалтерии и умелыми дельцами.

Они выпили вина и долго разговаривали. И всплакнули, и вспомнили веселые времена. Вечер вышел душевным.

Борька подумал, что пора бы ему и честь знать. Но волнующий вопрос не давал ему покоя.

Поерзал на стуле и рассказал Маринке про свое недоумение по поводу несоответствия их доходов расходам. Он перечислил все суммы и покупки, какие вспомнил, и складывал, и изумлялся. Спрашивал, не брала ли Лариска каких-нибудь кредитов или, может, у Марины занимала денег?

Марина слушала-слушала. Многозначительно поглядывала на часы. На второй час его монолога она изрекла:

– Борька, ты прикидываешься или и вправду дурак?

Борис недоуменно замолчал. Дураком его редко называли, обычно уважительно по имени-отчеству.

– Почему это я дурак? – он поправил очки на носу.

– Вот ты кто?

– Я?.. всмысле, кто… человек я. Мужчина. Филолог.

– Во-о-от. Филолог. Хорошо тебе живется, как филологу?

– К чему такой вопрос, Марина?.. Ну, конечно, хорошо. Я всю жизнь учился, чему хотел, исследовал то, к чему у меня лежала душа. Я уважаемый преподаватель на кафедре, у меня прекрасные работы, на которые авторитетные люди писали весьма хвалебные рецензии.

– Боря, ну, вот чтобы ты в свое удовольствие почитывал, пописывал и похаживал в свой институт за три копейки твоей жене приходилось суетиться. И чтоб самой ни оголодать, ни заскучать.

– Это что, это что значит, Маринка? Где же она брала деньги? На что ты намекаешь? У нее кто-то был?

Маринка сама налила себе в бокал еще вина.

Борису стало вдруг жарко, он почувствовал, что он прав.

– Она же работала! Разве не работала?

– Да работала-работала, конечно.. Такие же три копейки, как твоя зарплата. Но тебе же надо было на ноги вставать, нельзя было тебя отвлекать от важных исследований! Встал на ноги-то?… Ты же помнишь, она взяла подработку, и даже не одну. Только устала очень… Да еще ты со своими банальными романами со студентками, – Марина подперла щеку кулаком. – На кой ляд ей три работы, чтоб ты полный сил свои приватные лекции проводил?

– Она обо всем знала?… – прошептал Петрович.

– Да знала, конечно. После шестой твоей обучаемой перестала их считать.

Петровичу стало еще жарче.

– Так почему же… почему она прощала? И не уходила?

– Ты дурак и она дура. Я считаю, идеальная пара… Уж извини, Борька. И ты извини, Лариска, – Марина подняла глаза в потолок и продолжила. – Сначала все помочь тебе хотела, а ты, как фазан, дипломами кичился, а толку вышло не очень много. Дети у вас пошли, их же надо было растить. А ты все в учебе да в симпозиумах, да о романтике не забывал, молодец. Она ждала, пока вы кредит погасите. Все причитала в конце, как тебя бросит с этой ипотекой, как же ты один жить будешь, дипломированный гуманитарий, – Маринка изобразила Ларискины интонации, Петрович даже вздрогнул.

– И что, и любовник у нее был?

Маринка опять подняла глаза в потолок.

– Ну, да, чего уж теперь. В последние годы был. И нечего ее винить, чья бы корова мычала.

Борис сидел ошарашенный свалившейся на него информацией.

Днем его утомили подсчеты расходов, которые теперь хотя бы имели объяснение, а сейчас еще и подробности насыщенной жизни его жены.

– Борька, ну, чего ты сник?… жизнь как жизнь. Ты не ангел, она тоже. Что, плохую жизнь прожил? Вон как хорошо все было, чего уж. Остался весь в шоколаде, еще и с выплаченной ипотекой.

– А что, она после выплаты ипотеки уйти от меня хотела?

– Да, Боря, после этого хотела уйти.

«Да, собственно, и ушла…», – подумал он.

Вечерок выдался на славу. Петрович не знал, чему был бы больше рад. Нужно ли было узнать эту чудесную правду или лучше не притаскиваться сегодня на поиски Маринки. «Кто ищет, тот всегда найдет», – нашлось применение поговорки.

– Маринка, я пойду. Пожалуй.

– Да и пойди, пожалуй.

– А то вдруг еще чего вспомнишь, я ж окончательно полысею и поседею от такой задушевной беседы.

Уже в дверях он спросил:

– А что она делала-то на той улице перед смертью?

– Точно не знаю, там находится итальянский ресторан, который она любила. Может, там была, – Маринка пожала плечами.

***

На сорок дней с момента смерти жены Петрович решил не устраивать никаких посиделок, а решил один сходить в ресторан на той улице, где Лариску настиг сердечный приступ.

«Сердечный приступ в прямом и переносном смысле», – грустно усмехнулся Петрович, помятуя Маринин рассказ про роман его умершей жены.

Он заказал столик заранее. Пришел и уселся в кресло.

Ресторан был довольно нарядным и дорогим. Бальзак и Уэллс были вместе с ним. Но Лариску здесь он все равно представить не мог.

Петрович сделал заказ и попросил принести полдюжины устриц.

– Извините, – поклонился официант, – вон тот господин заказал последние устрицы, он кивнул влево, – остались только две штуки, хотите две?

Петрович кивнул.

«Это даже лучше. Возможно, они мне не понравятся», – подумал он.

Когда официант ушел, он краем глаза стал наблюдать на мужиком, на которого он кивнул. Мужик сидел грустный, в черном костюме, перед ним стояла рюмка водки, накрытая кусочком хлеба, и блюдо со льдом и устрицами.