Федор Кумарин - Пустота

В комнату входит мама.

– Что с тобой? – спрашивает она, уставшая, потрёпанная сном.

В её замутнённых глазах стоит ужас.

– Что с тобой? – повторяет она. – У тебя снова бессонница?

– Да. – говорю я.

Если отвечать честно, она быстрее уйдёт спать.

Я не хочу задерживать маму. Ей завтра с утра нужно вставать на работу, а тут я со своими проблемами. Со своим сумасшествием. Боже, я просто калечу её, заставляю её нервничать.

– И зачем ты бил кулаками стену? – спрашивает она.

– Прости. Сорвался.

– Умойся святой водой, – посоветовала она мне. – Станет легче. Это все черти в тебе.

Я повинуюсь. Иду и выливаю на себя воду. «Прости меня, Господи!». И как я смею такое говорить?

Иду на кухню. Беру бутылку пива и дешёвые чипсы. Скоро от этой смеси начинаешь чувствовать тошноту. С пальцами, на которые бессовестно налипли крошки, с привкусом пива на языке, ложишься в постель. Но она выплёвывает тебя, словно попавшую в рот муху.

Тьпфу!

Иду и снова умываюсь, глядя в зеркало на свои прыщи, царапины, синяки. Какая гадость этот ваш Фёдор Кумарин! Но я уже спокоен. Ночь дала мне безразличие. В край обессиленный, ложусь в постель. И сон, наконец, отсекает мне голову своим хорошо заточенным топором.

– Привет, – сказала склонившаяся над моей могилой фигуристка, красиво улыбнувшись, – Ты так зачарованно смотрел на меня… Я всё думала, когда ты подойдёшь и познакомишься. Но ты так и не решился. Подумал, что поедать себя проще.

– Это лучше, чем подавиться и задохнуться… – промолвил я.

– Я же не кость, чтобы мною давиться, – усмехнулась она. – Я – нежное, сочное белое мясо. Вижу, как ты смотришь на мои ноги. Хочешь, чтобы я потопталась по тебе? По твоему животу, лицу…

– На коньках?

Она повертела головой, точно какая-то птичка.

Сьють-сюить…

– Дурашка, – чирикнула фигуристка, – ну конечно да. Самые лучшие девочки ходят по мужчинам на коньках, а потом пьют жидкость из их ран… Кровь мужчины – как гранатовый сок… Такой же сладкий. А мой сок вот тут, – она показала на свой рот. – Хочешь попробовать?

– Хочу, но… – испуганно сказал я.

– Но боишься, – угадала она. – Сегодня я тоже ехала в метро с парнем… Это был ты. Ты всю поездку глазел на меня. В метро была толпа, и на мгновение я оказалась прижатой к тебе. Попой я почувствовала твой член. Он так напрягся. Пытался разорвать джинсы, но ему это не удавалось. Я улыбнулась и вышла из вагона, а ты продолжил ехать дальше. И ты ведь даже слова мне не сказал, не попытался познакомиться. Хотя так, как на меня, у тебя ни на кого ни раз не стояло. Вот же трус.

– Что за мерзости… – произнёс я. – Я никогда не ездил в метро. В моём городе его нет. Так что это был другой человек.

– Точно?! – закричала она. – А может, это был ты? Может, все эти люди с трясущимися ручками, в панамках и сандаликах, сороколетние ничтожества, одиночки, психи – это всё ты… Ты испугался меня? Ты боишься даже красоты… Ложись на землю, я перережу тебе горло. Но перед этим ты успеешь почувствовать запах моих потных, уставших ног! Ты успеешь насладиться! Ложись, малыш! Или ты опять боишься? Боишься сделать мне больно, даже когда я убиваю тебя.

– Не боюсь! – твёрдо сказал я и лег на пол.

Она наступила на моё горло своей блистательной, длинной ножкой, и я почувствовал этот сладкий, шепчущий, живой запах, в котором отражалась красота, закованная в мясо. За этот запах можно было бы и умереть.

Так и случилось. Фигуристка наступила на мою шею. Я не двигался. Она давила всё сильнее и сильнее, не спуская улыбку с лица. И я почувствовал, как что-то лопнуло, и изо рта пошла вязкая, горячая кровь… «Пусть её будет больше, – подумал я. – Пусть моя красотка напьётся».

Вдруг я проснулся. Сон покалечил её образ, искривил его, как сильный ветер с дождём кривит дорожные знаки, но не убил это чудо. Я лежал на кровати и пытался поймать улетающие вдаль обрывки фантазии, которая так легко забывалась. Как и всё на свете.

Надо было отпустить этот сон, забыть о фигуристке. Надо вести себя нормально. «Встань, псих! – сказал себе я. – Займись чем-нибудь. Не лежи просто так и не думай о снах! Нормальные люди о них не думают. Они забывают сны и просто смеются над ними. Им не приходит в голову мысль, что сон и реальность – это одно и то же. Успокойся! Надо что-то делать».

Я встал и пошёл на улицу. Надо было купить поесть. Мимо проезжали безликие машины-обмылки, разноцветные зонтики в виде лёгких, воздушных юбок. Я прошагал один магазин, второй, третий… Словно все они – призраки. Словно их не существует, как и всего мира. Всё давно растворилось в абсурде.

Наконец, истуканы-ноги заводят меня в раскрытую пасть писклявого супермаркета. У кассы – огромная, длинная очередь. Похожа на паровозик, который остановился и ждёт, когда его починят и опять пустят в путь. Паровозик медленно исчезает. Вагончик за вагончиком проваливаются в бесконечную, вязкую пустоту. Я покупаю себе кофе, несколько пакетиков каши и молока и иду обратно, домой.

Мусор из помойки снова разбросан по всему асфальту. Алкаши с фиолетовыми, отёкшими лицами сидят на лавочке и, кряхтя, вливаюсь в себя горькую водку. Проходя мимо них, я замечаю плакат, на котором изображено предельно знакомое лицо.

Снизу надпись большими белыми буквами: АРТУР КЛЫК – СОВРЕМЕННАЯ ПОЭЗИЯ. СИНГЛЫ И КАВЕРЫ. УНИКАЛЬНОЕ ИСПОЛНЕНИЕ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА И СТИХОВ СОБСТВЕННОГО СОЧИНЕНИЯ.

Внизу была указана дата. Завтра. 20:30. «Отлично, – подумал я. – Сегодня мне есть кого ненавидеть, кроме себя». Артур Клык, конечно, псевдоним. Настоящее его имя звучит как-то по-дурацки… Никита Мясников, кажется. Глупо. Недостойно популярного поэта с синглами и стихами про кофе. Романтичные девочки, мечтающие уехать в Питер, наверняка бы испугались. Никита Мясников. Какое невежество. Поэтому все, даже друзья и одногруппники, называют его Артуром, а не Никитой. Кажется, он даже в паспорте имя поменял на Клыка. А Никита Мясников умер, растворился в пустоте.

Нет, даже взгляду Артура такое имя бы совсем не подошло. Какой взгляд. Страстный, жгучий, раскованный. Внешний вид тоже пафосный, мужественный. Всё, как девочки любят. Черное пальто, белая рубашка, которая отлично сочетается с его белыми волосами и чистой кожей. Главный красавчик факультета, чёрт возьми. Личико вкупе с романтическими стихами отлично заходит под соус из приятного мужского голоса. Девочки сидят и кушают, облизывают неумело построенные здания слов, представляя, что лижут его розовые губы, его мускулистые руки, его грудь, пресс, его ноги в лакированных ботиночках. Он протыкает их сердца носочками туфелек, улыбается, как Чеширский Кот, но им всё мало. Они идут и идут, желая заполучить его… И эта мясорубка не кончается. Не только в его случае. Во всех. Нескончаемая борьба. И никто не хочешь признавать, что он во всей этой жалкой борьбе – самая главная мразь.