Илан Хайтнер - Король хумуса, королева ванны

Ну ее в жопу, эту Мири.

Мы продолжили болтать еще какое-то время ни о чем, пока мой приятель не сказал, что ему пора, и не стал собираться. Я пошел вместе с ним. Вернувшись домой, я лег, но заснуть не смог. В голове вертелась картинка, в которой она оплачивает счета нашей общей квартиры.

Из своего опыта могу сказать, что чем больше я восхищаюсь какой-нибудь девицей, тем меньше та приходит в восторг от меня.

Что заставляет этот заколдованный круг каждый раз вертеться именно в этом направлении?

Я не нашел этому какого-то объяснения, кроме того, что, наверное, когда я втюхиваюсь в кого-нибудь, я становлюсь эдаким смущенным и нерешительным, и начинаю относиться ко всему слишком серьезно, а чувихи не любят таких смущающихся и нерешительных чуваков, которые относятся к ним чересчур серьезно. И к тому же, наверное, почти все мужики влюбляются в одних и тех же девиц. Так, что за плечами у каждой из них есть целый набор напуганных прилизанных хлыщей, которые относились к ней как к королеве Англии, когда все, чего ей было надо – это чтобы кто-нибудь отнесся к ней как к полному говну. Ну, как минимум, поначау. Нужен кто-то, кто не будет делать из нее эдакую фифу, а будет ставить ее перед фактом. И не будет считаться с ее мнением или распорядком дня. Кто-то такой, кто, по ее мнению, будет относиться к ней как нормальный настоящий мужик к нормальной настоящей женщине. Такой, типа, кто поставит ее перед фактом, и будет выполнять намеченное максимально вежливо и уважительно. И все. Вместо этого смущенный заикающийся юноша звонит ей. Паникуя ждет ее у ее дома, с вылизанной тачкой, в которой у него вдруг завалялись мятные конфетки, которые он тут же сует ей. И везет он ее в тот же самый японский ресторан, где еще вчера она была со вчерашним хлыщом, который так же коряво пытался произвести на нее впечатление. Ну, и сколько можно такое терпеть?

Нет. Нужно идти к ней среди дня, приехать на мопеде, сунуть ей старую потрепанную каску, которую она напялит на свой «пантен про—ви», и заявить, что ты голоден. После этого ехать прямо в забегаловку к Али, жрать хумус. Вот и все. Делов-то…

На следующий день я позвонил спросить, не поедет ли она на вечеринку одного из наших друзей в Филадельфию? Филадельфия – это три часа езды на автобусе отсюда. Вечеринка будет поздно, и, если она согласится, это означает, что и ночь мы проведем вместе. Ход ва—банк, типа. Захочет – отлично, не захочет – тоже хорошо. Нет у меня сил на обычные расшаркивания. Короче, я ей позвонил. А теперь вопрос: каковы были шансы, что она будет свободна в ближайшие пару дней, да к тому же захочет провести их с таким придурком как я?

Она согласилась. Согласилась без тени колебания, как будто вопрос стоял о том, чтобы стрельнуть у нее сигаретку.

Я заехал за ней, радостный как ребенок, которому папаша приобрел билеты в лунапарк. Мы приехали на автовокзал, откуда отправляются все автобусы, заблудились и опоздали на нужный нам рейс – всего на пару секунд – уходящий автобус как раз вильнул нам задом. Мы пошли прогуляться пока не подойдет следующий, на который, кстати, мы тоже чуть не опоздали. Все это говорило только о том, что нам было хорошо вместе. Настолько, что мы были не прочь пропустить и следующий автобус тоже. Мы расположились в последнем ряду – там еще остались свободные места, и были довольны выше крыши тем, что в нашем распоряжении целый ряд. Поржали над американской придурковатостью – типа, что они всегда садятся на место, которое у них отмечено в билете, и не важно, что рядом пустует место получше, на которое они и не посмотрят.

Через десять минут прекрасной поездки, в течение которых мы сидим, держась за руки, и улыбки у нас на лицах до ушей, как у маленьких детей, происходит катастрофа. Один за другим люди начинают ходить в нашу сторону в туалет, и опорожняют там гнилое содержимое своих желудков прямо у нас на голове. Один за другим. У нас в Израиле в автобусах нет туалетов, и кому вообще может прийти в голову мысль о том, что в автобусе, который едет всего три часа, туалет вообще необходим?

У нас появилась важная и ответственная должность: привратники туалета. Похоже, была какая-то проблема с замком, и дверь туалета не запиралась до конца, поэтому испражняющийся должен был придерживать дверь во время процесса, и полагаться на нас и на нашу бдительность, типа, если подойдет еще кто-то и спросит «есть ли кто-нибудь внутри?» мы ответим ему «да, там занято, будь так добр, приходи валить нам на голову минут через пять. Спасибо!»

Фили, хорошая моя, тоже захотела по-маленькому, но заходить туда она не соглашалась ни за что. Она сказала, что будет ждать, пока мы не приедем. Я ей говорю – забей, сходи тут, делов-то.

У меня лично в таких местах вообще ничего не выходит. Ни по-большому ни по-маленькому. Как подумаю, что кто-то рядом, буквально за дверью, сидит, и все, чем он сейчас занят – это ожидает услышать начало процесса, одна эта мысль стопорит у меня весь механизм. Может я покажусь странным, но если это не факинг имердженси, то по мне это просто верх хамства, сидеть и испражняться у кого-то на голове.

Но с Фили я хотел, чтобы она сходила. Конечно, мои принципы относятся ко всем без исключения, но не к той девушке, что со мной. Если она уже со мной. Ей позволено все. Другие девушки могут вести себя как угодно, могут выглядеть коровами, грубыми или производить впечатление полных дур, но моя девушка, ведущая себя в точности так же, как они, для меня все равно королева. Она всегда на первом месте, и ей позволительно испражняться на голову кому угодно в автобусах на Филадельфию.

Само слово Фили, кстати сказать – это просто сокращенно Филадельфия. Так ее все американцы называют. Когда мы подошли к кассе покупать билеты и сказали кассиру «ту тикетс ту Филадельфия, плиз», он повторил в громкоговоритель обращаясь к кому-то или чему-то «ту тикетс ту Фили». Тогда мы переглянулись, улыбнулись этому милому названию и сказали друг другу почти хором «ви ар гоуинг ту Фили». И с тех пор начали называть друг друга Фили.

Какая-то старушка вышла из сортира и кивнула нам, типа и «спасибо» и «извините» одновременно, а за ней завалил какой-то жирный японец и начал шумно, как конь, опорожнять свой мочевой пузырь. Мы переглянулись и не смогли удержаться от хохота. Мы говорили о том, что шумно обычно писают девушки, потому что струя бьет в воду с более близкого расстояния, но этот японец побил все мыслимые шумовые рекорды. Ощущение было, как если бы мы сидели у пятнадцатиметрового водопада.

А потом я спросил ее, кем она хочет стать, когда станет взрослой. А она ответила, что это зависит от того, в какой момент ее спрашивать.

– Ты спрашиваешь меня кем я хочу стать, когда вырасту сейчас?