Людмила Филатова - Господин осветитель. Сборник современных пьес в стихах и прозе

Водород. Моя, Томочка, не утекла, так усохла. Хворь совсем одолела, зараза! Вот и селёдку эту, нельзя мне её жрать, и это нельзя, и то! (Пинает тарелки.) Кто за меня теперь пойдёт-то? Да и не сегодня-завтра – сяду опять. А утешальщики жёнке сразу найдутся! Поздно мне рога-то отращивать. Нет уж, бабы… А вот, если б родила мне какая ребёночка, моего, родненького, не какого-нибудь чужого, приблудного… Клянусь, так прямо на руках с дитём бы и носил, пока жив! В золоте бы ходила, одни ананасы с конфетами ела. Ничего бы для неё не пожалел! Эх, бабы! Всем вам лысых с барсеткой подавай, побогаче, да чтоб колёса с шипами! Отольются вам эти шипы кровавыми слезами! Молодость, пока и кожа, и рожа ещё есть, профукаете, да проерепенитесь, всё недотрог из себя корчите, а потом, когда, глядь, и кожа не та, и рожи уж не осталось, спохватываетесь и выскакиваете с перепугу вот за таких, как Веркин! И носите его потом на спине заместо картошки. Так с картошки-то хоть польза!

Филя (поднимает голову, уже повисшую на грудь). Цыц, меня не трожь! Я мал, мал, а как врежу!

Пытается ударить по столу, промахивается и ныряет под скатерть. Выползает уже возле ног Водород а, пугается и прячется обратно, но чуть поодаль появляется снова и, накрывшись каймой скатерти, как простынёй, укладывается спать лицом к залу.

Верка. Вот как повезло-то сегодня, тихо, мирно, без скандалу. Я тебя, Водородушка,

завсегда буду звать мужика укладывать!

Вадим. Ты бы его лучше приспособила себя в постельку укладывать, а то мужика…

Под окном слышны детские голоса: «Дядя Володя, дядя Володя, дайте на сникерс, дайте на жвачку!»

Водород (стоя у окна, запускает пальцы в кошелёк на поясе, вынимает крупную купюру). Не тебе, не тебе! Я в твои годы уже зарабатывал. Ванечка, на, держи, только не потеряй!

Слышится топот и гвалт. Кто-то истошно визжит…

Водород. Не трожте мальца, охламоны! Отберёте, ни рубля больше не дам!

Долгая пауза.

Николай (Поднимает указательный палец кверху). О! – мент родился! Давайте ещё по одной!

Натаха. Вот у тебя и родится! Дотрепешься, писатель липовый! Как тогда при менте-то самогонкой торговать буду? С тебя-то проку, как с козла молока, да и того меньше! Только – салат из миски наяривать!

Палыч. Ошибаетесь, дорогая Наталья Михайловна! При менте-то самая торговля и начнётся! Лопатой чирики грести будете, наволочек не хватит!

Натаха (Николаю). Наломался бы по ночам на конвейере, потаскал бы с наше вазелинчик, да понюхал! Выходила за писателя замуж, думала культурной стану, по театрам ходить буду. Вот они все мои театры! Этот… (Гладит себя по животу.) Да за ширмой – берет краповый, и во дворе ещё двое. (Наклоняется к Николаю и ловко вытаскивает у него из дыры в носке припрятанную выручку за самогон.) Вот, ворюга, у своей же законной таскает! Интеллигент хренов! Сил моих нет… Да поставь ты салат на место, чёрт патлатый!

Тамара (встаёт, положив руку на плечо дочери). А я согласна!

Вадим. На что согласна, лапочка ты моя?

Клавка. Я те дам лапочку! Второй-то глаз не чешется?

Вадим испуганно прикрывает стаканом другой глаз.

Тамара. Родить согласна Володе вот такую девочку, как Соня моя, или мальчика. Скрипачом бы стал замечательным, или ещё кем. Плохо одного ребёнка иметь. Скучно ему расти, бедному, а когда вырастет, – опоры никакой! Какая из меня опора? Федя мой уже три года, как «ушёл»… Сами знаете, подростки его – в пионерлагере… Он им пригрозил, деревенским-то, чтоб к нашим девчонкам в корпус не лазили, а они его подстерегли ночью у туалета и – бревном! Так до утра без сознания и провалялся…

Клавка. Ах ты, Господи!

Тамара. А утром уж поздно было… Мне, вы же знаете, за игру мою гроши платят, да и не только мне. Вон, Маргарита, пианистка наша, когда в Париж культуру местную вывозили, взяла с собой чемодан картошки да две банки огурцов. Долларов-то – тю-тю! Так весь пятизвёздочный отель на запах собирался! На таможне всю её картошку вдоль и поперёк изрезали, наркотики искали! А теперь и картошка – по шестнадцать рублей. Вот тебе и братики-сестрички…

Палыч (глядя в окно). Бабоньки, гляньте-ка, Митрофаныч опять в пивнушку шнауцера своего тащит! Обхохочешься на них глядеть! Большую кружку себе берёт, а ту, что помене, псу наливает. Хлебушка ему туда покрошит, и балдеют вместе, красота!

Тамара. Знаю, в наше время только сумасшедшие или влюблённые рожают, а я бы точно родила, было б от кого, да было б на что выкормить! Вон, молодёжь-то наша… Ребятня по спилась да в бизнес подалась, так все девчонки в моём дворе без мужей по ребёночку себе родили! А то уж лет пять после перестройки этой роддома пустые стояли. Боялись рожать. А теперь уж так паршиво стало, что и бояться нечего. Вот и берёт жизнь своё!

Натаха. А и права же ты, мать, точно я сумасшедшая! Не влюблённая же?

Николай. Влюблённая, ещё какая влюблённая – житья от тебя по ночам нет, даже пузо не спасает!

Натаха. А ну, кончай жрать! (Отбирает у него миску.) Положь ложку, я тебе говорю! Ишь, задок-то уже, как столик откидной, брюки по швам трещат! Сам пузо слепил, а теперь – «не спасает…»

Николай берёт со стола салатницу, отворачивается к окну и продолжает есть.

Вадим (сочувствуя ему). Солитёр у него, что ли?..

(Николаю.) Говорят, ваш брат, писатель, из космоса может подпитываться?

Натаха. Из холодильника моего! Хоть на ключ запирай! Утром детям – в школу, а дать с собой нечего, всё этот «солитёр» творческий за ночь слопал!

Николай часто подёргивает спиной, доедая салат, громко стучит ложкой по дну.

Вадим. А что ему делать, если власти местные писателей с бюджета скинули?

Натаха. Жаль, что не докинули! Расплодили нахлебников! Нам классиков-то за всю жизнь не перечитать, а тут ещё эти строчат, как сороки…

Палыч (Тамаре). Да ты садись, садись, дочка! В ногах, как говорится, правды нет, если она вообще есть…

Тамара. Да вот, показалось мне… А сяду, так ничего и не сбудется. Дни эти пустые – один за другим, сплетни да долги… Свету нету, воздуха!

Филя (из-под стола). Мамочка, роди меня, обратно!

Тамара. А хоть бы и обратно! Сил уже никаких нет! Голову приклонить не к кому.

Соня встаёт, обнимает мать. У Тамары на глазах слёзы. Соня шмыгает носом.

Палыч. Ну, сырость развели… Всю душу скособочило! Мы для чего тут собралися? – для тепла, для радости! Гадостей у всех своих хватает, не разгребёшь… Чего ими делиться-то? Вон, самогоночка – через край уже! Налили бы тёпленькой, а то холодной никак не согреюсь! Трясёт что-то. На грипп не похоже, уж два месяца, как трясёт. Ещё в Польше начало. Может, малярия какая-нибудь, а может, нервы? Наша работа челночная – ой и нервная! Так и гляди, чтоб не обвели, не обобрали, да не прибили! Забыл уж, когда вволю спал, может, только в КБ своём, за кульманом. В начале месяца всегда делать было нехрена. Наташ, налей тёпленькой! И – на боковую. Можно я за ширмой, на топчанчике часок придавлю?