Елена Мельникова - Ямово и его легенды. Повести и рассказы

Толстый черный кот перекочевал к Теменю – я вспомнила добрый совет бабки Аксиньи: «Хоть кошку, хоть собаку принеси ему…». Темень был счастлив. Думаю, и кот – тоже. Он раздобрел и целыми днями спал на батарее в его комнате. Иногда он привычно всхрапывал во сне, и мы с Теменем, переглянувшись, начинали смеяться.

Многие советы бабки Аксиньи пригодились мне в жизни. А наши разговоры по душам накрепко врезались в память. В минуты отчаяния, когда и карты, и мои сны говорили мне о надвигающейся беде, я вспоминала ее слова: «Дурное предсказание – еще не приговор. То, что ты читаешь в картах, – самый возможный вариант развития событий. Но – не единственный! Все можно изменить, была бы воля…».

Человек-волк

Та зима выдалась лютой. Я доживала в Ямово последние месяцы, но еще не знала об этом, и на душе, как обычно перед бурей, было тихо, бестревожно. Я писала роман о человеке-волке, который очень страдал от своей раздвоенности и никак не мог решить, что ему ближе, – звериный облик, дающий свободу и одиночество, или обычная человеческая жизнь, в которой он – преуспевающий бизнесмен и любящий муж.

Признаться, писалось мне легко. Иногда я засыпала, опустив голову на тетрадь, и во сне видела и своего героя, и его дальнейшую судьбу, будто это был мой хороший знакомый. К тому моменту я уже поняла: созданный силой воображения персонаж в один прекрасный миг начинает жить своей жизнью и моей воле подчиняется не всегда. Может ли он, к примеру, ударить своего обидчика, если так усердно, страницу за страницей, я внушаю читателю, что герой мой – человек апатичный, робкий и мягкий? Это выглядело бы фальшиво…

Единственное, что мне никак не удавалось, – это сцена его смерти. Мне отчего-то представлялось, что он обязательно должен умереть в конце романа, как и подобает человеку (путь даже получеловеку), завершившему все земные дела, нашедшему свое предназначение и смысл существования.

Я размышляла об этом дни напролет, и мои друзья пытались мне помочь, предлагая различные варианты последней сцены. Но это были их истории, и мозаика чужих мыслей в моей голове не складывалась воедино; я видела все смутно, неярко и даже не пыталась переложить эти истории на бумагу.

Идеи почти всех моих повестей и романов рождались в Ямово. Сама атмосфера села, мрачная, таинственная, располагала к раздумьям и творчеству. Каждая поляна в лесу, каждая заброшенная избушка имели свою историю и многое, вероятно, могли бы поведать…

Мое произведение о человеке-волке стало отражением последних событий, развернувшихся в Ямово.

Сельчане жестоко страдали от этого зверя, особенно в конце зимы – начале весны, когда, изнуренные голодом, волки подходили к самому жилью и совершали набеги на телятники и курятники. Мужчин в Ямово осталось немного, отстреливать зверя было некому, да и не приносило это особого урона волчьим стаям – слишком много водилось их в здешних местах.

Иногда мы жгли по ночам костры, отпугивая хищников, – это было, пожалуй, единственным спасением. И становилось жутко, когда всего в нескольких метрах от нас, в ближайшем ельнике, раздавался их унылый, леденящий душу вой.

Сама природа в ту зиму была против нас: в феврале нещадно мело, и каждое утро, прежде чем выйти из дому, приходилось сначала откапывать ворота и расчищать тропинку.

Как-то раз, засидевшись с Анной у деда Кузьмы, мы страшно испугались, услыхав совсем близко, почти под окнами, волчий вой.

– Опять Ванюшка затосковал, – пробормотал дед Кузьма. – Мается, сердечный. Душа его покоя никак не найдет. Хоть и в волчьей шкуре, а видать, память-то не сотрешь так просто, к дому-то родному тянет.

Мы с Анной переглянулись: никак, заговариваться начал наш любимый дедушка?

А он поведал нам удивительную историю…

Жил в селе обычный парень, Ванюшка. Немногословный, немного замкнутый, а в остальном – такой же, как и его ровесники. Отслужив в армии, он стал работать на лесозаготовках. Там-то с ним однажды и случилась трагедия: сосна на него повалилась. От удара по голове Ванюшка потерял сознание и пришел в себя лишь через несколько дней. В больницу парень не поехал: голова хоть и болела, но не настолько сильно, чтобы бить тревогу. Лишний раз пропускать работу он не хотел – трудолюбивый был парень. Перебинтовал голову и снова – в лес.

Мужики рассказывали, он вернулся тем же Ванюшкой, так же усердно работал, так же молчал и улыбался, когда спрашивали: «Женишься-то ты когда, малец?», так же делился своими мечтами, мол, купить бы старикам телевизор, да еще в институт бы пойти учиться… И не сразу стали замечать, что с Ванюшкой происходит что-то странное. Стал он издали чуять всякую живность: слышал, как бежит заяц, как колышет ветки белка, и даже волка чувствовал за версту. Как-то раз в обеденный перерыв он вернулся из чащи с зайцем, причем нес его в зубах. Лесорубы только посмеялись: они восприняли это как шутку. А потом задумались: как же Ванюшка поймал косого голыми руками?

После того случая все тайное, скрытое, волчье, жившее в его одинокой душе, стало прорываться наружу. Видать, сладким и пьянящим оказался для парня вкус крови. Он мог, оставив работу, углубиться в лес и бродить, охотиться на мелких животных. Потому и работу он вскорости потерял. Мужики его побаивались: молчит, принюхивается, а что у него на уме?

Особенно мучился Ванюшка по ночам. Выбегал во двор, задирал голову, ловил воздух ноздрями и ртом, плакал и скулил. Родители выбегали, ловили его, уводили обратно в дом. Он ничего не помнил наутро, молча лежал на кровати и на разговоры никак не реагировал.

Когда в очередной раз, ночью, подкрались волки к селу, Ванюшка полураздетый выбежал на улицу и… исчез. Поняли его старики, что примкнул он к волчьей стае. Искали его долго, обшарили все окрестности, – и нашли. Он был с волками, бегал на четвереньках, но людей чурался и на все уговоры вернуться только скалился и лаял. Сделал он свой выбор, и, видать, было ему хорошо в его новой семье. После этого еще не раз видели его – и всегда с волками. Иногда он приближался к селу, бродил поодаль, даже как-то раз прокрался в огород к родителям, но поймать его так и не удалось. Он наверняка забыл, что жил когда-то в человеческом обличье, слишком уж быстро изменился он душой своей, но в отдаленных уголках его памяти еще хранились образы дома, стареньких отца и матери, теплой постели, запаха свежего молока. Старики с тех пор каждый вечер оставляли в огороде миску с едой – но Ванюшка больше не возвращался. Правда, по ночам, когда волчьи стаи бродили возле села, еще можно было услышать странный, визгливый, похожий на плач ребенка, вой.

– Зверем оборотился наш Ванюшка, теперь его и не узнать, – подытожил дед Кузьма. – Случается такое в жизни, детки, только очень редко, и не любят об этом рассказывать. Может, та сосна, что на голову ему упала, что-то в мозгу его повернула… А домик его вооон за той чащицей. Теперь там никто не живет. Старики его умерли рано. Все ждали, что он вернется, уговаривали, помню, мужиков не стрелять по волкам – боялись, что убьют их сыночка-волка. Их уж нет, а Ванюшка до сих пор возвращается к жилью. Слышите, это он воет…