Макс Фетт - Голос Музы

Все ученики в одночасье объединились в единый организм. Его девять пар глаз провожали учительницу и только она в коридоре снова крикнула Сицыну, восемнадцать ног замельтешили к журналу. Дети толпились. Каждый тянул ручку, чтобы перевернуть страницу на нужный ему урок. Полыхающему любопытству помешала холодная Дарья Клинина. Она протиснулась через мальчишек и под общее негодование стащила журнал.

– Людмила Леонидовна сказала следить за ним, – сев на подоконник и скрывшись за кружевными занавесками, сказала Даша.

– Она не сказала, что смотреть нельзя! – пискнул Даня. – Дай.

– Даша! – крикнул вошедший Серега. Клинина сильнее сжала журнал, подогнула под себя колени и прислонилась щекой к окну. – Дай посмотреть, не жлобься.

– Ничего я жлоблюсь, – тихонько, с капелькой стыда отвечала Даша. – Мне учительница сказала следить.

– Мы чуть-чуть. Она не придет, а Саня вон на шухере постоит.

– Я тоже посмотреть хочу! – воскликнул Саша.

– Скажу я тебе гусей твоих, – отмахивался Серега. Круг смыкался вокруг спрятавшейся за журналом Дашей.

Случись что-то подобное в среднестатистическом офисе со взрослыми, такую, как Даша никто слушать бы не стал. С другой стороны, она бы сама отдала эту злосчастную тетрадку. Более того была бы первой, кто заглянул внутрь. Дети так не поступили, потому как боялись Дашу. Вернее, ябеду Дашу. Она являлась камерой слежения на ножках в теплых штанах. Если что-то происходило (мальчишки подерутся или кто-то девочек закрыл в туалете), то Людмила Леонидовна непременно узнавала об этом от Клининой. Но самым плачевным для класса было ее крепкое здоровье, по вине которого она не пропускала ни один учебный день.

Звонок разогнал учеников по партам, как включенный свет тараканов. Только Серега со злой гримасой ещё постоял у журнальной защитницы.

– Дура, – оставил он столь тяжелое для Даши слово и ушел. Она покраснела, спрыгнула с подоконника, шлепнула журнал об стол и убежала, вытирая слезы.

– Клинина, звонок был, – крикнула Людмила Леонидовна, но ответила ей хлопнувшая дверь женского туалета. – А ты тут что гуляешь? Звонок был.

– Иду я, – входя в класс, сказал Дин, опустошенный, точно лишившись самого дорого. Минуту назад он проиграл стопку фишек шестиклашке. Тот нечестно бил их об бугорок краски на подоконнике, но малой не додумался уличить его. Он и слова «уличить» то не знал.

Класс пялился на вход за партами. Лаура стояла рядом с учительским столом, сжимая клетчатую тетрадку. Для остальных ее будто не существовало. Их больше волновало, что кричала Людмила Леонидовна закрывшейся Даше.

– Че замер, Попов? – спросила Кандрашова, темнобровая девочка в белой блузке. – Сядь, не мешай.

Дин чуть склонил голову и пошел на место вдоль шкафчиков, перешагивая лежащие у парт портфели. Даша поддалась на уговоры и открыла дверь. Класс зашуршал, принимая позы совсем не подслушивающих детей. Вошла Людмила Леонидовна, сопровождая вытирающуюся рукавом блузки Клинину. Она не посмотрела на учеников. Проводила девочку до места и, грозно стуча каблуками по деревянному полу, подошла к учительскому столу, достала из верхнего ящика тетрадки.

Класс настороженно зашептал.

– Самостоятельная, – громче остальных сказал Петькин, сам того не ожидая. Среагировав, он выдал выкрик за вопрос и поднял руку.

– Да, – ответила учительница, раздавая тетради по фамилиям.

– У меня нет такой, – сказал Саня.

– Возьмешь Воронцова. Пиши карандашом и не нажимай сильно. Пятую страницу пока открываем. Кондрашова, к себе, – девочка у окна прокрутилась на стуле. – Решаем с первого до одиннадцатого, – учительница встала перед классом и сверилась с часами над доской. – Пятнадцать минут.

– Какой пятнадцать? – рассердился Сицын и бросил ручку на стол.

– Такой! Думай, – учительница пошла к столу, но врезалась в стоящую там Лауру. – Господи! Ты тут что стоишь? – девочка показала исписанные классной работой страницы. – Нет, – она взяла тетрадь у мальчика с первой парты.

– Эй!

– Вот такая у тебя есть? – спрашивала она медленнее, чем обычно. – С зеленой обложкой?

Лаура кивнула.

– Хорошо. Садись и решай с первого до одиннадцатого номера.

Лаура закрыла тетрадь, подбежала к деревянному шкафчику с наклеенной на дверцу бабочкой и начала рыться в рюкзачке.

– Блин, и че делать? – спросил Саня.

Можно не сомневаться, учителя слышат каждого шепчущего ученика в классе. Будь их хоть под шестьдесят. Просто бессмысленно делать замечание каждому. Через минуту они опять начнут обсуждать, что дают в столовке и смеяться над словами: жижа, розетка и многочлен. Учителя поступают проще. Выставляют дозволенный уровень шума в классе и те, кто превышает его, получает наказание. Как игра, где нужно прибить вылезающих из дырок сусликов. За всеми поспеть удается не всегда и если шумят сразу несколько детей, то успевает получить только кто-то один. Нередко именно он попадает под горячую руку, которая уводит к директору.

Иногда уровень опускается почти до пола. Тогда даже скрип ножки стула притягивает неприятности. Сане не повезло дважды: превысить его своим голосом и слушать музыку в наушниках во время конфликта с Дашей. Но большим неудачником оказался Дин, который зачем-то ему ответил:

– Замолчи.

Людмила Леонидовна тотчас поспела к нему и хлопнула ладонью по столу.

– Я сказала карандашом! – крикнула она.

Дин вздрогнул, ударившись коленом об ножку стола. Посмотрел на ручку в пальцах и на учительницу.

– А-а-а… Это моя тетрадь.

Людмила Леонидовна зажмурилась, закрывал ладонями лицо. Ученики переглядывались – появились первые надежды на срыв урока. Учительница засмеялась вымечено и устало, как если бы поняла собственную беспомощность. Она посмотрела на учеников и протерла глаза под очками.

– Пишите, – сказала она, отошла к доске и написала мелом тему урока с заданиями.

Как говорил Уильям Артур Уорд: « Посредственный учитель рассказывает. Хороший учитель объясняет. Превосходный учитель показывает. Великий учитель вдохновляет».

Учитель – важнейшая профессия в мире. Именно ее представители собирают трамплин для будущих легендарных личностей, двигающих человечество вперед. Проблема заключается в том, что для этого им необходимо любить свое дело, детей, видеть жизнь и стремления, пусть не во всем классе, но в паре глаз. Но когда год за годом сталкиваешься с тупым зазубриванием и абсолютной незаинтересованностью, руки опускаются сами. Когда заставляют вдалбливать программу столетней давности, когда откровенно тупые родители требуют объяснений, почему их ребенок плохо учится, а сказать, что он идет по их стопам нельзя. Энергия внутри иссякает и ее ничто не подпитывает. Для наглядности можно представить не вкрученную лампочку в темной комнате. Много ли от нее толку, лежащей в коробке на нижней полке?