Маргарита Водецкая - Покидая страну 404

Пользуясь присутствием Лёньки и реализуя хитрый план хозяйственной Наты, братья Зельдины под предводительством интеллигентного Абрама, который с сорок третьего по сорок пятый командовал разведротой, совершили набег на «шанхайку».

Младшему брату исполнилось восемнадцать, сроки опеки и попечительства над ним закончились. У взрослого совершеннолетнего парня оставалась собственная, вернее, государственная недвижимость – каморка мамы Софы в коммунальном дворе, закрытая на замок после того, как Фаня с Лёнькой забрали всё необходимое.

Не первый год по городу ходили слухи, что убогий район будут расселять, чтобы построить на его месте современные здания, а обитателям предоставят нормальные квартиры. Посему жители не особо рвались по своей воле покидать родные гадюшники, а, тем более, выписываться из них, чтобы не потерять право на получение жилья при расселении. Короче говоря, «шанхайка» процветала и в том в далёком семьдесят пятом году легко заткнула бы за пояс трущобы настоящего Шанхая.

В наследственной каморке был заменён замок, а сама она оказалась набита соседской рухлядью. Пока Абрам и Лёнька под охраной Пушка и Пашки с монтировкой высаживали дверь, врезали замки и выносили чужой хлам, юридически подкованный Яшка сел за стол переговоров с жильцами коммунального двора и объяснил тем недопустимость самовольного захвата жилплощади, выделенной сироте государством.

Забегая вперёд, надо сказать, что благодаря деятельности хитроумной Наты и норильским сбережениям Пашки, путём сложных многоходовых разменов и доплат каморка мамы Софы буквально через полгода превратилась в однокомнатную кооперативную квартиру в том же доме, где жила Фаня.

Тем же летом Лёнька приобрёл и свой первый сексуальный опыт, да такой незабываемый, что решил честно покаяться Абраму. Он дождался, пока в пропахшей сапожным клеем и кожей мастерской никого, кроме них двоих, не осталось, и признался:

– Дядя Абрам, я, кажется, вашей Тане сорвал целку.

Старшей из трёх сестёр было двадцать шесть, и она трудилась в районном паспортном столе. Интеллигентный сапожник молча закрыл дверь мастерской, повесив снаружи табличку «Технический перерыв 10 минут», достал из старого самодельного шкафа початую бутылку водки и два гранёных стакана, плеснул по пятьдесят грамм и протянул один из стаканов парню.

– Ну, с почином, сынок! Поздравляю.

Непьющий Лёнька одним глотком хряпнул содержимое.

– Таня – девушка, безусловно, положительная, красивая. Задница прямо как у моей покойной Рахили была, – Абрам помолчал. – Талантливая девушка, опять же. Каждый считает, что он у неё первый.

Лёня окончил вуз летом семьдесят девятого, а накануне нового, олимпийского восьмидесятого, Советский Союз ввёл ограниченный контингент в Афганистан. До лета восемьдесят первого переписка с Лёнькой велась через Московский военный округ, хотя, по тем временам, этот адрес мог означать и Москву, и Сирию, и другие точки присутствия советских военных специалистов. Старый сервант в новой квартире Фани теперь украшали фотографии бравого военного: Лёнька-курсант на фоне Кремля, Лёнька в парадной форме, Лёнька в летней полевой форме, Лёнька в зимней полевой форме… Но, когда Фаня получила конверт со штемпелем Туркестанского военного округа, она охнула и села. Это означало, что младший сын находится «за речкой», как тогда говорили, то есть за Аму-Дарьёй, за границей. В Афгане.

– Мама, у малого профессия такая – родину защищать там, куда пошлют, – попытался успокоить её Яшка.

Сам же опытный Яков написал брату письмо от себя – немного уклончивое, с иносказаниями – и получил такой же уклончиво-иносказательный ответ, из которого предположил, что Лёнька действительно находится за пределами Союза.

***

Маленький саманный домик на обочине городской географии, приобретённый много лет назад Ривой и её вторым мужем, разрастался и улучшался по мере роста благосостояния семьи. Сначала на его месте появился небольшой, на три комнаты и кухню, кирпичный дом с красивыми деревянными наличниками на окнах, затем к нему пристроили огромную веранду, которую со временем остеклили и утеплили. Пользуясь тем, что к дому примыкал достаточно большой участок, во дворе возвели декоративную беседку. К восьмидесятилетию бабушки, невзирая на её протесты, Пашка соорудил в доме тёплую уборную и установил небольшую ванну. Бабушка Рива считала их совершенно ненужными, поскольку летом она прекрасно обходилась садовым душем, зимой регулярно посещала баню на соседней улице, а резной сортир во дворе был буквально её гордостью, но Павел настаивал, что жизнь меняется, и жить с деревянным туалетом становится не комильфо.

В середине семидесятых в бывший пригород провели трамвайную ветку. Теперь Рива почти каждую неделю закрывала окна резными деревянными ставнями, запирала калитку и отправлялась в гости к Фане и правнукам: у Пашки и Наты с небольшим промежутком родились хулиганистый мальчик Славик и тихая девочка Эллочка. О доме и саде бабушка не беспокоилась, так как, во-первых, теперь она высаживала на участке только цветы, а во-вторых, в соседнем доме поселилась законопослушная, дружная и многочисленная семья баптистов. Рива подружилась с их матерью, и в свободное время женщины активно обсуждали Святое Писание, ограничиваясь по общему уговору Ветхим Заветом.

В мае восемьдесят третьего пришла телеграмма из Душанбе, Лёнька сообщал, что прилетает на побывку, встречать в аэропорту не нужно. И действительно, «скорая» встретила его прямо на лётном поле и отвезла в военный госпиталь. К больному не пустили ни Фаню, ни пробивного Яшку, ни наглого Пашку. Раечка рванула к соседке Олечке, муж которой работал в этом же госпитале хирургом.

Абдул, черноглазый обладатель тонкого орлиного носа и оливковой кожи, никогда не ругался матом и не говорил ничего плохого в присутствии женщин. Поэтому он вызвал Якова на серьёзный мужской разговор и долго без свидетелей ему что-то рассказывал.

– Мама дорогая! – только и смог вымолвить Яшка, выслушав пояснения. – Это точно не гепатит?

Сосед покачал головой.

– Не амёбиаз? – уточнил образованный Яков.

Абдул пожал плечами.

– Слушай, друг, там чего только не водится. Местные привыкли, из лужи воды похлебают, и им ничего не будет. А наши её дважды прокипятят и всё равно какую-то гадость поймают.

– И какой прогноз?

Абдул наклонился к его уху и шёпотом сказал плохое слово.

– Что, вот так будем сидеть и ждать? – сорвался на крик Яков.

Хирург вздохнул и спросил:

– У вас деньги есть? Не для меня.

– Найдём, о чём речь.

Абдул пошёл куда-то звонить.

На следующий же день первым автобусом из соседнего областного центра прибыл такой же черноглазый, орлиноносый и смуглый мужчина неопределённого очень пожилого возраста. Абдул почтительно именовал его «ака» – «старший» и чуть ли не в пояс ему кланялся.