Юлия Пушкарева - Бог бабочек

Но.

Меня несёт волнами хаоса, как несчастного лорда-волшебника из моих романов. И – как тебя. Тоска, наполняющая меня, всё чаще превращается в немую ярость; я зла на всех и на всё. Я хочу быть предельно плохой – потому что хорошей быть больше незачем. Что принесла мне эта хорошесть, кроме страданий и голода – во всех смыслах? Я хочу перейти черты, которые сама проводила. Хочу играть; а Егор – идеальный объект для игр.

Он не похож на рыжего паренька из другого университета, с которым я однажды погуляла года три назад; погуляла, надеясь хоть как-то отвлечься – не спастись, а отвлечься, – от мучительной страсти к тебе, но в итоге долго плевалась: он оказался существом, столь убогим во всех отношениях, что было непросто вытерпеть даже двухчасовой разговор.

Не похож на бывшего одноклассника, с которым я как-то раз – примерно с тем же результатом – сходила на джазовый концерт. И о том, и о другом я рассказывала тебе; ты сочувственно качал головой, а я ненавидела твоё сочувствие.

Не похож на эти смешные попытки сбежать от себя – потому что бежать уже некуда. Нет ничего, кроме пустоты и матовой стеклянной стены. Ничего, кроме пластов земли надо мной. У Гессе был Магистр Игры в бисер – а я стала Магистром Боли раньше, чем получила диплом магистра филологии.

Я не умею играть, как ты. Не умею писать стихи, как Егор.

Я говорю себе, что научусь и тому, и другому. Мой бог оставил меня – я тоже не стану изображать милосердие. И сама его не заслуживаю.

Кутаюсь в пиджак; режущий ветер пролезает под рёбра. Мы стоим недалеко от маленького озера – окрестности моего нового общежития живописны, но от ветра здесь не спастись ни в какое время года. Егор псевдо-брутально улыбается.

– Так что, влюбилась?

– Не знаю, – монотонно отвечаю я.

– Понятно, – не растерявшись, кивает Егор. И – достаёт вторую сигарету. – Может, это… По кофе?

Отстранённо улыбаюсь. Посмотрим, как теперь он будет просить помочь с подготовкой докладов для семинара или с домашним заданием по итальянскому.

Возможно, ещё наглее.

– Кофе среди ночи?

– Ну да, кофе среди ночи.

– Зачем? Я хочу просто уснуть.

– Ну-у… Кофе с коньяком среди ночи?

Больнее удара в живот. Какого чёрта он упомянул именно коньяк?.. Притворяюсь возмущённой.

– Мы только что из бара. Я что, похожа на алкоголичку?

– На первый-то взгляд нет, но… Ай!

Легонько пинаю Егора по ноге.

В конце концов, мне давно хочется кого-нибудь пнуть).

…Би-и-ип.

«– Марк, я тебе вообще кто – литературный агент или мамочка?»

Би-и-ип.

«– Ты когда-нибудь трубку возьмёшь? Я совершенно не хочу лезть в твои дела, но та юная особа, с которой тебя видели под утро… Короче, будь осторожен…»

Деловитый женский голос, чуть искажённый автоответчиком, – голос литературного агента героя-писателя (я уже запомнила, что её зовут Кира и что она, похоже, видит цель жизни в том, чтобы вытаскивать своего незадачливого подопечного из неприятностей), – сменяется короткой музыкальной раскачкой; после – резковато-сухое, со скрытым исступлением:

Сатирическое, странно-дёрганое, в чётком цикличном ритме; сначала мне не нравится, но скоро переходы рифм завораживают, а слова и впрямь начинают переплетаться в порочных объятиях: «Всё переплетено, везде Сатирикон, бездействие закона при содействии икон…»

– «Сатирикон», – вырывается у меня. Первый курс, горы конспектов по античной литературе, семинары, на которых всем, кроме меня, было плохо понятно, о чём вообще говорить… Улыбаюсь воспоминаниям.

Ты ставишь на паузу и вопросительно смотришь на меня. Мы слушаем «Горгород» Оксимирона, сидя на диване бок о бок, и твои глаза сияют такой безмятежной радостью, какой я уже очень давно в тебе не замечала. Ты то и дело что-нибудь комментируешь, издаёшь восхищённые или возмущённые восклицания, цокаешь языком и взметаешь свои красивые пальцы, объясняя мне нюансы альбома. Понимаю, что отчасти это сияние порождено второй порцией коньяка с колой, которую ты заканчиваешь, но – как же хорошо и дико видеть тебя таким.

– Что-что?

– Одно древнеримское произведение. Весьма… откровенное по содержанию, – вздыхаю. – Попалось мне на экзамене. Не суть.

– Тебе – и откровенное по содержанию? Я бы на это посмотрел. – (Приподнимаешь бровь и с насмешливой властностью дёргаешь меня за лямку лифчика, вылезшую из-под майки). – А о чём там? Мне правда интересно.

– Ну… Его написал Петроний, приближённый Нерона. Знаешь, был такой сумасшедший римский император. Пытал людей, устраивал пожары, в сексуальном смысле был полным извращенцем. И Петроний, по некоторым версиям, организовывал для него… эм… увеселения.

Отламываю кусочек шоколадки. День тянется вязко, но стремительно, – а мы до сих пор так и не выбрались в магазин за припасами: в беспечном бардаке твоей квартиры прячемся от дождя, который уже раз шесть умирал и упрямо возрождался.

С любопытством подаёшься вперёд.

– Увеселения – в смысле, оргии?

Стараюсь не покраснеть; вряд ли мне удаётся.

– Вроде того. По сути, вся книга – античная порнография с незначительными сюжетными связками. Анекдотическими. Я, конечно, знала, что древние римляне не особо комплексовали в определённых сферах, но… – (В памяти не всплывают конкретные эпизоды – лишь общее впечатление, – но я всё равно внутренне содрогаюсь). – Короче говоря, для нас, девочек-первокурсниц, это был мощный удар по психике. Ну, и на экзамене она досталась именно мне. – (Развожу руками, сдерживая смех). – Закон подлости.

Качаешь головой.

– Мда-а… Я бы правда ох как посмотрел, как ты отвечала!

– Кстати, нормально. Избежала острых углов, корректно выразила невыразимое.

Хмыкнув, отставляешь кружку и плавным кошачьим движением кладёшь голову мне на колени; сердце пропускает удар. Жмурюсь, запуская пальцы в мягко-колючую густоту твоих волос – даже армейская стрижка не в силах их обуздать. Твой затылок тепло давит мне на ноги; смотришь снизу вверх.

– Наверное, было забавно. На месте преподавателя я бы тебя провоцировал.

– Это была женщина.

– Тем более.

Поворачиваешь голову и горячо облизываешь мне колено; прерывисто вздыхаю. «Горгород» интересен, и меня привлекает его полу-литературное построение – в рамках единой истории, почти романа, где музыка явно уступает слову. Он интересен, но в данный момент мне не так уж хочется дослушивать.

Хочется продолжать наши ночные и утренние занятия.

– Так, в общем! – (Снова садишься. Я разочарованно опускаю глаза; отмечая это, победно щуришься – кот, добившийся сливок). – Поняла, о ком речь-то? Куда привела героя эта Алиса, в которую он влюбился?