Юлия Пушкарева - Бог бабочек

Ты говоришь, как пьяный. По-лицедейски легко перевоплощаешься – даже начинаешь чуть покачиваться и вдвойне бурно жестикулировать, как если бы Жилин мог тебя видеть.

– Так точно, употребляю! Нет-нет, естественно, не пьяный в дрова, но употребляю. Разрешите объяснить… Да. Да. Понял, товарищ капитан. Так точно! – (Ухмыляясь, относишь телефон подальше от уха; слышу обрывки матерной ругани – будто лает сердитый пёс). – Да. Так точно, отнёс, ещё в пятницу. Передал. А насчёт употребления – ко мне вот девушка приехала, я говорил… Ну и, сами понимаете: романтический ужин. – (Новый приступ лая уже мягче; в нём ощущаются попытки сарказма). – Ну, значит, романтический завтрак… Да. Нет, получается, на собрание сегодня никак не смогу, товарищ капитан. Не компетентен: планирую продолжать употребление. Так точно. – (Лай длится больше минуты; ты смотришь на экран телефона, в стоическом терпении приподнимая бровь). – Могу предложить Ромашова, товарищ капитан. Он сегодня тоже на выходном, если не ошибаюсь, и как раз бы с женой сходил. Разрешите ему позвонить?

Лай сменяется басовитым ворчанием: пёс устал и смирился. Ты ещё пару минут пластилиново растягиваешь фразы и притворяешься, что тебе трудно выговорить «до понедельника» и «разумеется»; потом – наконец-то – прощаешься. Победоносно щёлкаешь пальцами; я всё ещё не могу уложить происходящее в голове.

– Ну вот, видишь: от собрания отбился! Сейчас напишу Ромашову. На Жилина только одно тут и подействовало бы – что я бухой… – (Набирая сообщение, искоса посматриваешь на меня). – Удивляешься ты, да? Раньше я поинтереснее блефовал?

– Да не в том дело. Это было очень… – (Смотрю в окно, пытаясь подобрать слова. Дождик иссякает так же внезапно, как начался, и сквозь тучи над горами кое-где проглядывает блёклое солнце; от утренней мороси-тумана уже не остаётся и следа. Видимо, погода здесь не менее переменчива, чем твоё настроение). – Правдоподобно. И неожиданно.

И почему-то – жутко. Как приступ хаотической одержимости. Актёрский, продуманно-контролируемый приступ; от этой контролируемости мне ещё больше не по себе. Лгать и играть ты умел всегда, и теперь я, как и раньше, не понимаю, восхищает меня этот твой спектакль или отталкивает.

Так или иначе, я никогда не видела, чтобы кто-то столь же убедительно притворялся пьяным. Полезный навык, если подумать.

– Но неплохо я его, да? – с очаровательным самодовольством хмыкаешь ты, по-кошачьи потягиваясь. – И купился ведь даже без сомнений… Эх, примитивный всё-таки тут народ. Ску-ка! – (Задумчиво накручиваешь на палец прядь моих волос). – Никого тут, видишь, особо и не возмущает такое… Все на выходных нажираются, но скрывают. Их тут всех почему-то быстро уносит, и так смешно смотреть, как они делают вид, что трезвые… А я не скрываю, что алкаш, вот и у Жилина никакого праведного гнева! Ты чего?

– Ничего. – (Вспоминаю дедушку – рядом с тобой это почему-то до странности легко, почти без боли. У него тоже были зелёные глаза и сложный характер. Он был военным лётчиком, но всегда рассказывал об армии совсем не то и не так – без этих неприглядных подробностей. Может, в воспитательных целях?..). – Рада, что сегодня ты дома. – (Поколебавшись, я осмеливаюсь коснуться твоей руки и немного погладить её нежное тепло. Улыбаешься, будто одобряя мою дерзость). – Не рада, что здесь так… принято.

– Ну, а чего ты хотела, Тихонова? Это тебе не универ. Тут каждый день напичкан абсурдом, и часто ты тупо не понимаешь, что делаешь… Не зачем , а именно что .

– Например, когда официально надо быть в двух местах одновременно? – вспоминаю твои рассказы.

– О, по сравнению много с чем это просто мелочь! Норма и классика. Меня давно не удивляет. И самое странное – разруливаются же как-то всегда эти ситуации! – (В злом и весёлом недоумении разводишь руками). – Потом, когда думаю об этом, сам не могу понять, как… Но бывает куда забавнее.

С той же жёсткой улыбкой смотришь, как пожилой мужчина возится в огороде у домишки напротив. Где-то в посёлке кричит петух; местная дама выходит из магазина у КПП, нагруженная пакетами. Тихая патриархальная безмятежность в духе «Георгик» Вергилия. Правда, у той безмятежности не было такой безысходно-страшной изнанки.

Пару раз ты рассказывал, какие замечания получал на строевых смотрах: не такая расчёска, не в ту сторону направлены иголки с нитками, есть окантовка на носовом платке, которому полагается быть белым… И этим вполне серьёзно занимаются взрослые мужчины. Переживают об этом, кричат друг на друга, назначают повторные смотры… Качаю головой.

– И как ты всё это терпишь. Жизнь и в целом-то абсурдна, а если это ещё так старательно подкреплять…

– Да, это тяжко, – вздыхаешь. – Ты не представляешь, каково это – вообще не видеть смысла в том, что делаешь… Не можешь представить.

– Думаю, могу, – аккуратно возражаю я. – В последнее время и я вижу мало смысла в том, что делаю… В той же науке, допустим. Хотя масштаб, конечно, не такой, – добавляю, чтобы не обидеть тебя сопоставлением; ты наверняка скажешь, что я упрощаю.

Укалываешь меня взглядом.

– Даже не сравнивай, Тихонова! У тебя есть филология твоя – статейки всякие, конференции… Переводы. Детишки с английским. Ты не таскаешь с собой «Удостоверение на право самостоятельной работы», чтобы писать ручкой и пользоваться компьютером. Не выслушиваешь по десять идиотских инструктажей за сутки… О чём мы вообще?!

Возмущённо хмуришься; перечисляя, загибаешь пальцы, и я снова невольно засматриваюсь на них. Теперь мечты об их вкусе – уже не просто мечты… Вздрагиваю.

– Я имею в виду – в глобальном смысле. Я теряю… огонь. Интерес. Всё, что я делаю, делаю не столько из страсти, сколько из ответственности. Как будто… на автопилоте. Только с текстами не так.

С текстами – и со служением тебе.

Грустно усмехаешься.

– «Сколько было всего – но только всё мимо, помимо стихов из мира сего» ?

– Твой Оксимирон?

Нечто на грани рэпа и философской поэзии – похоже на твои стихи. Более сложно и искушённо, менее эмоционально и искренне – но очень похоже. Когда-то я пробовала слушать его, чтобы лучше тебя понять, и в итоге впервые в жизни прониклась рэп-исполнителем. Кем-то из другого мира – как рыба, которой вдруг пришло в голову, что птицы по-своему красивы и их полёт не чужд плаванию.

– Да… Удивлён, что помнишь.

– Цитату не помню. Догадалась по стилю.

– Недурно! – (Беззвучно хлопаешь в ладоши, глядя на меня с чем-то, похожим на уважение. Только похожим – потому что уважение вряд ли бывает таким насмешливо-снисходительным). – Ну всё, Тихонова, ты сама подписала себе приговор! Сегодня мы слушаем «Горгород». Знаешь такой альбом у него?