Андрей Баранов - Полёт бабочки

Увы! Павел видел в ней только друга, а самой признаться в своих чувствах у неё не хватало духу.

Разгром органами дискуссионного клуба Римма восприняла как удар по её любимому.

Когда Павла вызвали в комитет комсомола прямо с лекции, она сразу заподозрила что-то неладное, и её сердце тревожно заныло, предчувствуя беду. В тот день Павел не вернулся на занятия. А события на истфаке развивались стремительно. Одного за другим членов клуба вызывали в деканат прямо с занятий, и они возвращались спустя несколько минут притихшие и ошарашенные. На переменах шептались между собой и настороженно замолкали, как только к ним кто-нибудь подходил.

Римму вызвали минут через пять после ухода Павла. Декан истфака, Николай Иванович Полубатько, маленький лысоватый человечек в круглых очках, любовно именуемый студентами Полубатя, заглянул в аудиторию и, конфузливо извиняясь перед преподавателем, забрал её с лекции и повёл в деканат. По дороге он участливо, почти по-отечески вздыхал, но ничего не говорил о причинах вызова.

В кабинете декана, по-хозяйски расположившись за столом Николая Ивановича, сидел незнакомый мужчина в чёрном костюме и галстуке. Он стал подробно расспрашивать Римму о вчерашнем заседании клуба. Из расспросов девушка сразу поняла, что у её любимого большие неприятности – в лексиконе незнакомца то и дело звучали слова «антисоветская агитация и пропаганда», «подпольная организация», «измена Родине» и много других страшных слов и фраз, от которых мурашки бежали по спине. Она всеми силами старалась выгородить Павла, объяснить человеку в чёрном значение дискуссионного клуба для изучения ленинского наследия, но чёрный человек не стал её слушать, посоветовал держаться от Павла подальше, взял с неё слово не участвовать впредь в подобных несогласованных с комсомольскими и партийными органами мероприятиях, а также по возможности сообщать о них в комитет комсомола или в деканат. Римма охотно дала честное комсомольское слово, совершенно не собираясь его выполнять, и была отпущена с миром.

В дверях кабинета она лицом к лицу столкнулась с Натой. Ната смотрела на неё испуганно-вопросительно, но не успела ничего спросить, так как Николай Иванович уже заводил её в свой кабинет.

Римма хотела дождаться подругу в коридоре, но через минуту Полубатя показался в дверях и заботливо спросил:

– Римма, ты как?

– Нормально, Николай Иванович.

– Ты не в курсе, почему такой шум поднялся из-за вашего клуба?

– Сама не пойму.

– Надеюсь, вы ничего не хотели взорвать?

Римма рассмеялась, оценив шутку Полубати – он явно сочувствовал своим студентам.

– Ну, ладно, пойдём я тебя на лекцию провожу, – заботливо предложил Николай Иванович, и Римме было неловко отказаться.

На перемене Римма сразу подошла к Нате.

– Как ты, подруга? – спросила она.

– Да вроде ничего, – отвечала Ната, – поклялась, что больше никогда в жизни не буду предоставлять квартиру для подпольных сборищ.

– Интересно, кто на нас настучал? Узнаю – своими руками задушу, – в шутку но с глубоким искренним чувством сказала Римма, – Павел не возвращался?

– Нет. Игорь тоже куда-то ушёл с Роговым.

– Судя по всему, мы в лёгкую отделались, а самые большие неприятности у них, – горько вздохнула Римма, думая в первую очередь, конечно же, о Павле.

В тот вечер Римма не смогла дозвониться до Павла. Сначала трубку никто не брал, Римма по несколько минут слушала длинные гудки, надеясь, что после следующего уж точно услышит любимый голос, но гудки всё шли и шли, а телефон молчал. Часов около семи ответила женщина – наверное, мама Павла, – подумала Римма. Женщина вежливо поинтересовалась, кто звонит и что передать. В тоне материнского голоса Римме почудился скрытый намёк на понимание, кто и зачем звонит. От этого Римме стало вдруг неловко, и она, торопясь и проглатывая окончания слов, выпалила речитативом, что сама перезвонит около девяти. Если это, конечно, не слишком поздно, – робко добавила она.

– Звоните, конечно, – благосклонно разрешила женщина и повесила трубку.

В девять в трубке раздался уже знакомый женский голос:

– Нет, Павел ещё не пришёл. Может быть, вы скажете всё-таки, что ему передать?

– Передайте, пожалуйста, что звонила Римма Крылова, его однокурсница, я хотела поговорить с ним насчёт завтрашнего семинара. Если сможет, пусть мне перезвонит.

– А не поздно, Римма?

– Нам можно звонить до десяти.

– Хорошо. Я обязательно передам, – голос внушал доверие.

До десяти Павел не перезвонил.

Римма промучилась всю ночь и утром побежала в институт пораньше, надеясь перехватить Павла до занятий.

Она заняла наблюдательную позицию в дальнем углу гигантского институтского вестибюля, откуда хорошо просматривалась входная дверь. Её очень удивило, что Игорь пришёл в институт без Павла. Перемещаясь вместе с потоками студентов, Римма как бы ненароком оказалась недалеко от него. Игорь заметил её и бросился навстречу:

– Привет! – радостно закричал он ещё за несколько шагов до того, как приблизился.

– Привет, – изобразив на лице улыбку, ответила Римма, и как бы в шутку добавила, – что это ты сегодня в одиночестве! А где твой напарник?

Игорь немного смутился.

– Мы с ним немного поцапались вчера, – сказал он, как бы оправдываясь.

– Нашли время цапаться, – недовольно пробурчала Римма и быстро растворилась в толпе, как юркая мышка в сухой листве.

Прозвенел звонок, а Павел так и не появился.

Целый день Римма не могла думать ни о чём другом, кроме как о Павле: где он? Что с ним? Почему он не пришёл? Не случилось ли с ним чего-нибудь плохого? Может быть, он заболел? А, может, его арестовали? Мысли, одна страшней другой, проносились в Римминой голове, не давая сосредоточиться на занятиях. Она была готова пожертвовать чем угодно, лишь бы с её любимым было всё хорошо.

Римма принадлежала к редкой в восьмидесятые годы породе «тургеневских девушек». Их так и называли – тургеневские девушки – вкладывая в это понятие не столько уважение и пиетет к гордым, волевым и романтичным героиням романов Ивана Сергеевича Тургенева, сколько пренебрежительную усмешку прагматичного обывателя поздней советской эпохи: что мол с них взять – не от мира сего!

Римма и вправду была не от мира сего: ей были близки и понятны романтические герои Александра Грина, она зачитывалась «Алыми парусами» и «Фанданго», «Бегущей по волнам» и «Кораблями в Лиссе». Она рыдала над «Чайкой Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха и умилялась «Маленьким принцем» Экзюпери. Ей были близки и понятны рисунки Нади Рушевой, стихи Ники Турбиной, песни Татьяны и Сергея Никитиных. «Под музыку Вивальди» она могла слушать непрерывно, и каждый раз на словах: «И стало нам так ясно, так ясно, так ясно, что на дворе ненастно, как на сердце у нас, что жизнь была напрасна, что жизнь была прекрасна, что все мы будем счастливы когда-нибудь, бог даст!» – сладкие слёзы неизменно подступали к глазам.