Романов Ник Одинсон - Каникулы в аду

Мы встретились, обнялись, после чего сели вокруг потухшего костра, поставив сумки рядом. Катя начала разжигать огонь, используя какую-то прозрачную жидкость, она пролила ее на бревна, после чего начала тереть палки друг об друга. Через несколько мгновений огонь снова стал греть нас, озаряя собой часть пещеры. Немного переведя дух, она спросила: «Что удалось достать?»

Ответ не заставил себя долго ждать. Встав на колено, старик достал из сумки лук и колчан со стрелами, после чего залез туда еще раз и вынул небольшой кинжал. Старик пояснил, что лук сделан из очень прочного материала, а наконечники стрел и кинжал покрыты серебром, поэтому их смертоносность резко увеличивается. После чего он вручил мне похожий кинжал и показал, что тоже им обзавелся.

Я решил последовать его примеру, открыв сумку, я вынул из нее зеркальце, после чего протянул его девушке. Подняв сумку, я высыпал из нее около тридцати золотых монет. Лучница была в восторге, она быстро опоясалась клинком и колчаном, перекинула лук через голову и посмотрелась в зеркальце. На ее лице появилась открытая и яркая улыбка, можно было подумать, что она впервые смотрелась в зеркало. Я не стал нахваливать свой подарок, а просто и спокойно сказал: «Там, откуда я родом, все девушки носят такие». Она посмотрела на меня так, будто я был ее мужем, это был взгляд любящего человека, того, который пытался уловить каждое слово своего возлюбленного, иногда можно даже подумать, что только эти слова и заставляют ее улыбаться. Но для меня они были первыми, это был первый комплимент в ее сторону на моей памяти, в котором я не затрагивал ее белоснежных зубов или слегка подросшего рога. Понимая, что не в силах более сдерживать своих чувств, но чувствуя за них некую ответственность, она убежала вглубь пещеры, стараясь не показывать слез.

Любуясь данной сценой, Лиздейко не смел ничего говорить. Он просто сидел поодаль, пытаясь стать невидимым для нас. Но после ухода девушки сказал:

– Она скучает, скучает по тому, кем ты был, представь, каково ей. Она любила человека, которым ты был, а он любил ее еще сильнее. Сейчас же ей приходится мириться с тем, что ты носишь его лицо, говоришь, как он, действуешь, как он, но не являешься им. Знаешь, почему она так часто и так подолгу смотрит в твои глаза? В них она ищет его и любовь, которую он ей дарил.

Я почувствовал себя виноватым в ее мучениях, ведь она страдает, а я нет.

– Катя не всегда была такой, какую ты ее знаешь, – начал свою историю Лиздейко. – Когда-то она жила в твоем мире. Мы все в нем жили, – с тоской добавил он. – Тогда ее звали Екатерина Вторая, она была императрицей Всероссийской. За свою земную жизнь она много видела и многое узнала, она руководила миллионами людей, стараясь удержать на ногах страну, которая в принципе ходит качаясь. И у нее это получалось. Но настал час, и она, как многие до нее, перешла сюда. Сотни и сотни лет она жила здесь, похоронив надежду снова увидеть свет солнца. И тут появляешься ты – худой, со странной прической и одеждой, но убийственной волей вернуться домой. Ты вывел ее из мрака, даровав надежду. За это она отдала тебе свое сердце. Пойми, нам тоже тяжело, мы оба смотрим на тебя, но видим его. Тем не менее я верю, что хоть твои воспоминания потеряны, твой дух нисколько не потерял силы. Что хоть ты и не знаешь, где правда, а где ложь, где добро, а где зло, ты увидишь истину во мраке. Как бы эгоистично это ни звучало, но мы ждем от тебя именно этого.

Впервые за все время, проведенное вместе, я услышал, как дрогнул его голос. Ответить на это было невозможно, поэтому я решил переключить внимание на меч. Мне было интересно, что он скажет о нем. Вынув лезвие из ножен, я протянул его старцу.

– Это достойный клинок, – взяв меч у меня из рук, начал он, говоря уже более спокойным тоном, – его лезвие покрыто серебром, а рукоятка усилена чем-то вроде местного камня, он идеально сбалансирован, что дает возможность более плавно маневрировать им. Хорошее оружие, лучшего здесь не найти. Как ты его назовешь? У хорошего меча должно быть имя.

Старец вопросительно поглядел на меня. Я и не думал об этом. Но раз уж лезвию нужно имя, я обязан его дать. Я призадумался. Старик вернул мне меч, я сразу одел его и убрал за спину.

– Не обязательно давать имя прямо сейчас, – с улыбкой пояснил Лиздейко, – оно само придет тебе в голову, когда посчитает нужным, – после чего добавил, протягивая маленький кожаный мешочек. – Собери в него монеты и ложись спать, завтра мы решим, куда отправимся дальше. Утро вечера мудренее.

После этих слов он привстал и вытащил из мешка покрывало, после чего улегся на мешок, накрылся и уснул. Да, с ним особо не поболтаешь, этот человек не бросает слов на ветер, все только по делу. Я встал, собрал в мешочек монеты, лежавшие на полу, и положил их в сумку. Я взял меч и подошел к краю пещеры, раздев его, я начал осмотр. Лезвие действительно было великолепно: серый сет приставал к его лезвию подобно тысяче мотыльков, летящих на свет лампы. Они липли к нему, следовали за ним, чувствовалось, что он сам подчиняет их себе. Я вспомнил, какой страх и крики клинок вызвал у гарпий, как они страшились его, боялись к нему прикоснуться. Взглянув в свое отражение, я увидел лицо, свое лицо. Никак не могу к нему привыкнуть. Оно было таким же, как мое, но в то же время совершенно иным. В голову пришло название: «Слеза Гарпии» или просто «Слеза». Уж больно прозрачно было лезвие. Я подумал, что так ему и быть, а вслух произнес: «Слеза Гарпии». Хорошее название. Успокоенный этим, я засунул меч обратно в ножны. Еще какое-то время я любовался пейзажем: огромные скалы окружали эту пещеру, если вглядываться чуть дальше, то можно было заметить небольшие огни, исходящие издалека. Нагнувшись, я разглядел небольшую реку, окруженную несколькими деревьями, которые подобно ее личной охране равномерно располагались вдоль устья. Несмотря на все ужасное, творящееся в этом мире, природа имела место быть. Она жила отдельно, стараясь не замечать, что происходит вокруг, живя по своим законам. Это немного воодушевляло. Раз уж она смогла пробиться сквозь эти горы, то я с не меньшим упорством смогу выбраться отсюда, вновь взглянуть на своих родных, школу, дом. Вещи, которые еще недавно казались мне ненавистными, сейчас воодушевляют меня. Ирония судьбы, по-другому не скажешь. Но чем мы здесь занимаемся, зачем нужны эти монеты, и почему только я их принес, за чем на самом деле мы пробирались на эти башни? Опять вопросы.… Думаю, я довольно часто буду задаваться ими, но ответы на некоторые из них я получу уже завтра. Нужно спросить у Кати и Лиздейко, пусть они посвятят меня в свои планы. Катя… Она так и не вернулась. Я представляю, что она чувствует, это похоже на то, что я видел в своем прошлом сне, то чувство, когда ты видишь своих любимых, но не можешь к ним прикоснуться, сказать им что-то, оно ужасно. В такие моменты душа разрывается, а сердце перестает биться. Простите меня все, кому я сделал больно, прости меня, мама, за то, что был груб к тебе, редко говорил, как я тебя люблю. Прости, отец, за то, что увиливал от работы, сокращая время, когда мог побыть с тобой, поговорить о всяких глупостях. Прости меня, Катя, за то, что забрал у тебя любимого, хоть и не нарочно. Я стану достойным его памяти, я изменюсь, стану лучше, чем был он, зажгу свет в твоих глазах. Только научите меня, покажите, как мне это сделать, и я сделаю. Наконец, прости меня, Лена. Прости за то, как я вел себя с тобой, за то, что не поддерживал в трудные минуты, прости за все. А ты ведь думаешь, что я предал тебя. От тяжести этих мыслей по щеке покатилась слеза. А вслух я произнес твердым и решительным голосом, голосом человека, которому есть, за что биться: «Я вернусь, через что бы ни пришлось мне пройти, какие трудности ни пришлось бы преодолеть, знайте, я вернусь. Только теперь я буду сильнее и крепче, чем прежде!» Эти слова были обещанием, обещанием не сдаваться, всегда идти до конца, отсекая все протесты, не теряя надежду и веры в свои силы. Это были слова не мальчика, случайно попавшего сюда, но мужчины, который выбрал свою цель, ради нее он сметет все на своем пути, покорит горы, освятит подземелья, уничтожит самое худшее зло только потому, что дал себе слово сделать это.