FRIGIDNYIY KAY - НЕМОТА

Но, вдоволь напитав визуальные потребности, пришёл к тому, что за охуительной наружностью ничего нет. Ни фантастической аутентичности, ни глубины. Апогей пресыщенности или обиды омежной ригиды? Я смотрел на себя и на людей как на массово вырезанные по трафарету картонки, достаточно многообещающие снаружи, но плоские по содержанию. Идентичные голограммы, созданные мейнстримом, иначе говоря. То, что первоначально воспринималось мякотью в соке, открылось в свете пресловутой моды: свободные джинсы с подворотами, размера на два больше положенного худан, шапка бини, кроссы, высокие цветные носки и слепое увлечение андеграундом, конечно. Культивирование оверсайза, панка в совокупности с хайпом вокруг феминизма, бодипозитива да ЛГБТ. Всё едино. Едино фальшиво и напыщенно.

Постепенно стал воспринимать людные места так, словно на автомате пролистывал ленту в инстаче, бездумно поглощая визуальную информацию, не испытывая желания включить фильтр, задержаться на чём-то действительно важном. Сам же в этом информационном поле занял роль анонимного вуайериста. Так сказать, сорян, профиль пользователя закрыт – этакий антураж мнимой отстранённости и пиздец какой интересности. В действительности профиль пользователя давно пуст, и смотреть там, увы, нечего. Но при всём том никто не отменял главного условия подобной игры, позволяющей быть «одним из», позволяющей слиться с местным окружением, не привлекая внимания. Соответственно, моё жалкое естество, отчуждённое от внешнего мира, но до трещин зависимое от него, продолжало и дальше быть потребляющей миллионной картонкой, безучастно волочащейся по жизни.

И вот однажды, дежурно заплатив худой, сутуловатой девушке с дредами, новой сотруднице островка, за капучино с сахаром, я невольно залип, наблюдая, как, взяв тонкими пальцами стакан, она с неуверенностью проделала требуемый алгоритм, после чего, в растерянности окинув меня беспокойным взглядом, переключила внимание на подростков, попросивших две банки спрайта и четыре пончика, густо политых застывшей шоколадной глазурью.

Вернувшись с кофе к себе, я продолжил читать «Эйсид-хаус» Уэлша, наслаждаясь электроникой «Front line assembly». Нет, не произошло ничего сверхъестественного. Земля из-под ног не ушла, руки не сковало конвульсией. Вплоть до утра следующего дня я и не думал о странном контакте. Подумаешь – девушка как девушка лет девятнадцати на вид, разве что худее нормы, отчего проскальзывали черты неутраченной подростковой угловатости в миксе с откровенной астенией. Вытянутое лицо с широким выразительным ртом и точёным носом покрывала россыпь мелких веснушек, белёсые брови имели не скорректированную пинцетом форму. Она была не из тех, о ком при первой встрече хочется сказать: «Ни хуя ж себе!». Да и меня, честно признаться, в этом смысле привлекали здоровые, в меру спортивной комплекции андрогинные неформалки с фарфоровой кожей. Этакие драматические белоснежки вроде популярной двадцать лет назад Шинейд О’коннор или Нуки из «Слот». Влада же походила на незащищённого зверька, которого, встретив на улице, один вызовется пожалеть, другой – наступить на хвост, с упованием любуясь вызванной болью.

Ни филантропом, ни психопатом я не был, но на протяжении нескольких дней, каждый раз подходя за кофе, стал ловить себя на том, что при взаимодействии с ней меня подозрительно штормит. Странность, не похожая на элементарное половое влечение, любопытство или эстетический кайф. Что-то другое. Поэтому, непроизвольно и беззастенчиво обводя глазами чёткий контур профиля с высоким выпуклым лбом, прозрачными ресницами и напряжённо сомкнутыми, до трещин покусанными губами, проваливался туда, где уже был однажды. Не дежавю. Ощущение выскальзывающего, но вполне осязаемого чувства. Мозг кидал конец удочки на загаженное дно нутра, и как только память подсаживала на крючок поросшие тиной образы, вот-вот достигавшие поверхности, слышал скомканное: «Ваш кофе». Результат поиска зависал, выдавая ошибку.

Описанный процесс запускался при каждой встрече, но ухватиться за суть, понять, на что ссылал болезненный образ незнакомой девушки, не выходило. Будто, страдая близорукостью, пытаешься создать конкретное представление действия, происходящего на расстоянии, недоступном сощуренным глазам. Видишь контрастные цветовые пятна, оттягивая уголок века, различаешь блики, тени, но не удаётся разглядеть ни задействованных героев, ни предметы, силуэты которых могли бы дать незначительную подсказку. Словно поволока обволокла радужку. И при всём том когда я я брал кофе и возвращался на рабочее место, мысли мгновенно сменялись реально существующими вещами.

Так происходило недели две, а после Влада пропала. Ну, как пропала – сменилась прежней сотрудницей с жёлтыми ноготками и неприветливо натянутым на пластмассовое лицо оскалом. Случившиеся перемены меня лично не коснулись, но стоя у витрины с жирными десертами, я ловил сосущее сожаление, которое и объяснить-то себе толком не мог. За месяцы работы в ТЦ видел массу разносортных девушек – ничего подобного не удавалось испытать даже тогда, когда до зуда в ушах хотелось. Скупые серотониновые лужи сохли, и испытать эмоции, будь то восторг, похоть, удивление, стало б бесценной привилегией. Но с зимы того года я и похоти не испытывал. Абсолютный вакуум.

Приходил после смены домой, уплетал захваченный в «маке» стандартный набор из картошки, бургера и колы, чередуя с дешёвыми полуфабрикатами, пирожками или заварной лапшой под банку пиваса. Благо, доставшаяся от отца эктоморфная конституция тела позволяла питаться вредной едой без процентной платы в виде жировых отложений или проблем с кишечником: при росте метр восемьдесят восемь я мог оставаться в привычном весе, не выходящим за планку семидесяти двух килограммов, что, само собой, на руку играло относительно. Желудок садился, на подбородке периодически вываливали высыпания, но яркий вкус пищи – единственное, что вырабатывало в разлагавшемся теле скромную горсть удовлетворения. Не считая сна и дрочева под порно. Не сказать, что потуги возбудиться от зрелищ механистичной ебли жилистых чуваков с бритыми елдами и фальшиво орущих самок, демонстрирующих необъятные вагины, поднимали настроение, но напряжение снимали, да, позволяя убедиться, что в физиологическом смысле всё в порядке. Корень проблемы прорастал в голове.

При таком прозаичном раскладе чувства, вызванные Владой, не могли не породить искреннее недоумение, а также горечь осознания того, что стоило хотя бы заговорить, познакомиться. Может, это мгновенно б скотчем содрало неясности. Я до последнего верил, что она не исчезла из островка насовсем. Приходил на работу с надеждой увидеть её, не переставал думать о живом профиле по пути домой. Дома. Пару раз заглядывал в ТЦ не в свою смену, пока однажды не вдуплил, что это бессмыслица. Нужно подойти и выведать у сменившей её девушки напрямую, куда подевалась работница с дредами.