FRIGIDNYIY KAY - НЕМОТА

Я задумался. Включился. Не самая простая тема.

– И да, и нет. Я с тринадцати лет музыкой занимаюсь, хотел забить на поступление, поработать, накопить денег и через год-полтора приехать сюда с намерением собрать группу, но предки на такую заяву впали в панику. Мать со слезами уговаривала незадолго до ЕГЭ пересмотреть приоритеты, отец зудел, что надо при любом раскладе получить серьёзную профессию, а музыкой заниматься в качестве хобби.

– Внушили, что творчеством на жизнь не заработать?

– Ага. Нудили: «Где ты будешь без образования?», «Не совершай ошибок, послушай нас».

– Сдался, значит?

– Нашёл компромисс. Сделал так, как они хотели, но планы касательно группы в силе. Я не отказываюсь от этого, просто пришёл к тому, что для того, чтоб серьёзно музыкой заниматься, надо нехило на это заработать, чего хрен ты сделаешь, имея один школьный аттестат.

– То есть ты собираешься поебашить айтишником, отложить баблос и годам к тридцати поставить на музыку?

– Не обязательно к тридцати. Надеюсь, раньше.

– Я не музыкант и вообще творчеством никогда не занимался, но даже мне ясно, что такие установки дорого стоят. Бытовуха ж – это пылесос. Всё сжирает. Действуй, пока горит.

– Хотел бы, но ситуация упирается в оборудование. У меня даже комбаря нет, только гитара и звуковуха ущербная.

– Если я правильно понял, ты хочешь собрать с нуля свою группу? А поиграть в уже существующей? Нет? Без вариантов?

– Если б меня впечатлил материал, то почему нет? Дело не в этом. Просто мало что цепляет. Все играют или ковры, или трэшовую гринду, или, блядь, такой лайтовый шлак, от которого сахар из ушей сыпется.

– А сам пишешь?

– Пишу.

– Музыку? Тексты?

– И то, и другое.

– А поёшь?

– Ну, так.

– Чувак, дело, конечно, твоё, но я по жизни максималист и считаю, что если ты искренне хочешь заниматься своим делом, преград быть не может. Существуют только оправдания, которые мы сами себе сочиняем. Разве нет? У тебя есть авторский материал, на хуя тебе деньги? Много денег? Работай, заливай в сеть, люди подтянутся. Звук можно пиздато свести, используя и говёную аппаратуру.

Тем вечером Макс дал дельный совет, воспользоваться которым мне пороху не хватило, но именно этот разговор стал связующим мостом между полярными сферами, вокруг которых мы вращались.

– Ты с Хотдогом живёшь? – спросил он у входа в общагу.

– Да.

– Соболезную. Если совсем тяжко будет, заваливайся к нам – комната 204. У меня сосед нормальный, правда на веганстве помешан, но крутой чел.

Сосед Макса, Кирилл, оказался и впрямь крутым. Я бы даже сказал, уникальным. Аскет во всём, что касалось вещественной стороны бытия, защитник животных, фанат рейверов, Тома Йорка и фильмов Бергмана, на которые впоследствии посадил нас с Максом. Учился на последнем курсе, но выглядел не старше восемнадцати. Хотя те, кто были не в курсе его веганских принципов, частенько принимали за нарика: худощавый, бледнолицый, бритый почти под ноль. По части коммуникации он был не из той породы людей, что с лёгкостью идут на контакт. Чувствовались внутренние барьеры, но это был первый человек, шокирующий меня космическим внутренним миром. Каждое его слово, действие были пронизаны взвешенностью, вызывающей неподдельное восхищение. Человек, излучавший бесконечные волны созидательной энергии. Чего ему это стоило, вскрылось позже.

На протяжении осени, натыкаясь на разлагавшееся тело Игоря по возвращении с пар, я скидывал рюкзак, доставал из холодильника пластиковый контейнер с отваренной гречкой, кидал к ней пару огурцов и прямиком топал в комнату 204, где в любой день было безукоризненно чисто, не воняло порченными продуктами, а из колонок звучало нечто триповое. Однажды Кирилл достал траву, которую мы по настоянию Макса раскурили под «Moby». Трава оказалась палёной – нас с Максом минут сорок рвало в сортире, а Кирилл грузанулся, застопорился, говорить не мог. Но опыт был интересный. Тогда мы решили, что курить траву – сомнительное мероприятие. Если уж триповать, то по-крупному. Выбрав один из выходных дней, двинули в техно-клуб с намерением достать ЛСД, но в процессе поиска Макс налакался текилы, я – рома, а Кирилл просидел у барной стойки, читая с телефона биографию Теда Банди.

Хорошее было время. Безмятежное, лёгкое. Однако вернувшись с зимних каникул в общагу, Кирилл повесился. За несколько часов до этого мы глянули «Амаркорд» Феллини, съели по тарелке жареной картохи с грибами – нет, он не выглядел подавленным. Напротив. В голос смеялся над комичными моментами фильма, эмоционально делился впечатлениями о поездке на горнолыжную базу, показывая фотки жирного родительского кота.

А часа в три ночи, подобно рою вылупившихся личинок, по коридору разлетелся истошный женский визг. Проснувшись, я напрягся, до последнего убеждённый, что случилось бытовое ЧП вроде пожара на кухне или засора в трубе. Наспех нащупав под кроватью тапки, выглянул за дверь, столкнувшись с онемевшим лицом Макса на фоне собравшейся возле сортира толпы.

– Что происходит? – он молчал, тупо уставившись в стену. – Макс?

Кто-то из находящихся рядом бросил короткое: «Бритый из 204-ой повесился». Осознание этого факта долго во мне переваривалось. Я не верил. Не хотел верить, мозг отказывался принимать данную информацию. Он ушёл, не оставив ни малейшей зацепки. Тогда, в девятнадцать лет, я впервые задумался о том, что человек как вещь в себе гораздо сложнее, нежели принято считать. И тот, кто сегодня смеётся, не обязательно счастлив. Да и что такое это пресловутое счастье? Мгновенное ощущение подъёма. Для того, чтоб выжить в мире, засранном желчными выбросами токсичных потребителей, мгновенных вспышек маловато.

После случившегося мы с Максом ушли в загул. Пили без продыху. Именно тогда я переселился к нему, подмазав коменде ликёром и коробкой «Merci». В один из таких пьяных дней сдуру переспал с девушкой из нашего блока. Девушка, мягко выражаясь, была так себе: полноватая, низкорослая, тусклые волосы вечно были собраны по-колхозному в соломенный хвост на затылке. Немногое, что в ней подкупало – нос. Нос был на редкость совершенным. Ни длинный, ни широкий, ни сплюснутый. От избытка мужского внимания она не страдала, поэтому, как сказал Макс, cклонить её к сексу – дело двадцати минут. Не берусь утверждать, что мне на тот момент обоссаться как хотелось трахнуть кого-либо, но я оставался девственником, и потребность заняться сексом обуславливалась банальнейшим любопытством. А произойдёт ли это с объектом тайных воздыханий или с соседкой в утягивающих кожные складки лосинах показалось не особо значимым аргументом. А зря.

Теория Макса оказалась действенной – уламывать девушку пришлось недолго. Тем вечером мы с пацанами в составе из пяти-шести человек отмечали день рождения сокурсника: пили в задымлённой комнате бюджетный портвейн, закусывая жареными кабачками, смотрели «South Park», бросаясь пошлыми шутейками. Алёнку я застал чуть позже на кухне, где она намывала жёлтую кастрюлю из-под супа. Развязно напросился в гости. Поначалу та для приличия с кокетством помялась, включила скромницу, но на поцелуй ответила и со знанием дела вникла в процесс, проявив нежданно напористую активность. Лёжа в её постели, я надеялся, что темнота поможет забыться, но ни атмосфера полумрака, ни фантазия не помогли перекрыть кислоту свежего пота и ощущение сбитых ляшек, крепко зажавших мой костлявый таз. Чувствовал себя тыквенным семечком в тесте, и вместо ожидаемого вожделения проснулся дикий приступ брезгливости, под действием которого, разумеется, ничего не вышло. Оргазм от прямого совокупления с женским телом, на который я рассчитывал, тогда по-прежнему остался неизведанным, зато тесто, в котором вязнул, оргазнуло. У соседки, в отличие от меня, это происходило не впервые, и когда до моего сознания дошло, что она кайфует, я не без физических усилий поднялся, оделся и ушёл, оставшись вконец обескураженным. Думалось, что, так как попытка секса развернулась на пьяную голову, утром не вспомню о случившемся, но впечатления оказались настолько отвратными, что в памяти рельефно отпечаталась каждая деталь, вплоть до застиранных лямок необъятного бюстгальтера, который я неумело стянул с дородного тела.