Татьяна Яшина - Гадкий гусенок

– Это не Мария Магдалина, – неизвестно зачем произнесла я. – Это святая Цецилия.

– Откуда вы знаете? – нахмурилась графиня. – Мы посещаем эту церковь двадцать пять лет – с тех пор, как крестили Анри, и всегда думали, что это Мария Магдалина.

– У нее на шее – след от удара мечом. Палач не смог отрубить ей голову и только ранил. Она прожила еще три дня, неустанно проповедуя.

Солнечный луч, пройдя через витраж, залил святую Цецилию красным. Охнув, графиня поднесла руку к горлу и закрыла глаза. Холод от каменных плит прополз по ногам и поднялся к сердцу. Положение спас Анри:

– Я был бы не прочь оказаться столь же неубиваемым. Правда, не могу обещать, что посвятил бы молитвам последние три дня своей жизни. Я бы провел их не столь благочестиво.

Отец Пюи заставил меня выучить житие святой Цецилии, потому что приурочил крещение к двадцать второму ноября – дню ее почитания, но зачем я поправила Анри?

Чего вообще можно ждать от человека, который однажды показал язык королю?

Анри молчал, когда мы подходили к причастию, но когда по дороге из церкви он поведал об этой восхитительной истории, я даже не удивилась:

– За что, ваша светлость?

– Надоел. Заикается по полчаса, пока поймешь, что ему надо – то ли синие штаны, то ли зеленые… Бледный как лягушачье брюхо, руки ледяные… Как дотронется – брр-р… – его лицо перекосилось от отвращения. – Однажды я не выдержал: дождался, пока его величество отвернется – и осквернил достоинство королевской спины высунутым языком.

– О! И что потом?

Анри сморщился:

– Все проклятая шкатулка с зеркальной крышкой. В тот день он поднял крышку и увидел все, что за спиной, – как на ладони.

– Невероятно…

– Матушка молила о прощении, ей нелегко было получить для меня, простого пажа, придворный чин… – граф опустил голову, но тут же вновь упрямо вскинул подбородок. – Тоже мне чин – смотритель королевского гардероба! Осточертело все – и гардероб, и само драгоценное величество!

Восхищение смешивалось во мне с ужасом. Анри подбоченился:

– То ли дело принц Гастон! Служить в его полку – куда веселее, чем подносить королю штаны. Его высочество не начнет заикаться даже после бочонка анжуйского – настоящий мужчина, не то что этот слюнтяй, его братец.

Младший брат короля Гастон Анжуйский имел репутацию повесы. Пожалуй, граф действительно обрел счастье в лице нового патрона.

– Не могу, матушка! Служба зовет, – едва мы пошли к дверям особняка Шале, как он приложил руку к шляпе, взлетел в седло и был таков.

Стоит ли говорить, что за ужином единственной темой для разговоров был Анри?

– Как мать может быть уверена в благополучии своего сына, если он с завидным постоянством делает все, чтобы этого не случилось? – графиня покачала головой. – Я так волнуюсь за него! Его пылкий нрав… Старшие давно остепенились, им чужды соблазны придворной жизни… Они вполне довольствуются ролью сеньоров Перигора. И даже сыновей не спешат посылать в Париж, настолько они патриоты родной провинции. Анри наделен добрым сердцем, но до чего же он легкомысленный! Безумные авантюры, я боюсь, что он сломит себе голову…

Я как могла поддерживала разговор – графиня напрасно опасалась, что предмет его может мне наскучить. Я бы слушала об Анри часами: в какой день родился, когда пошел, каким было его первое слово.

После ужина графиня рано легла, сегодня мы не читали.

Я сидела у ее постели, держа наготове соли и стакан с водой, хотя мадам уверяла, что в этом нет нужды и ей лучше. Она просила погасить свечи, и в полумраке, разбавляемой светом полной луны, я видела блестящие дорожки на ее лице – она беззвучно плакала.

За окном бушевала весенняя ночь – все живое щебетало, свистело, скрипело и шелестело – на свой лад упиваясь жизнью. Сквозило свежестью, первым листом, высунувшим из почки острый зеленый нос. Голова моя кружилась. Душила комната, пропахшая лекарствами, душила одежда, душила собственная кожа. Кровь бродила по телу, приливала к голове. Губы горели. Горели пальцы – там, где их сегодня коснулась рука Анри.

Неужели вся моя жизнь пройдет вот так, у постели больной старухи?

Я едва не выскочила в сад через окно – но от судьбы не убежать и никакие вакханалии в чужом саду ее не изменят…

Духота в комнате сгустилась. Потянув воротник, я оторвала пуговицу, она звонко проскакала по паркету. Глотнула из стакана – вода показалась пресной, лишенной вкуса, гадкой, неспособной утолить жажду. Мою жажду.

Графиня всхлипнула во сне и перевернулась на бок.

Лунный свет густо ложился на окна, но вот пропал – легкий ветерок принес облачко. Зашлепал дождь. Стало полегче, дыхание мадам выровнялось.

Дождь полил с утроенной силой.

Вскоре послышался легкий храп и я сочла возможным покинуть пост у ее ложа. Не подумав взять свечу, я на ощупь прокралась до лестницы, за поворотом которой ждала моя комната.

Закрыв дверь на засов, я бросилась на колени перед Святым Николаем. Я не хотела, чтобы кто-то посторонний слышал мои молитвы. Ибо молилась я об Анри.

Не за него, как каждый вечер делала его матушка, а о нем. Я просила Святого Николая, чтобы он смилостивился и одарил меня главным сокровищем – золотым графом Шале.

– Будь милостив, будь милостив, – слова мешались, я молилась и на латыни, и на родном языке – и у католического, и у протестантского бога я просила одно – быть с Анри. Чтобы он полюбил меня так же, как я его. Потому что не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: я влюбилась.

Впервые в жизни.

Я знала, конечно, что в восемнадцать лет иные уже рожают третьего ребенка, но сама до сего дня была далека от нежных чувств к какому-либо представителю мужского пола. Из тех, с кем была знакома, конечно. Соседи по Бон-Пуа – слабогрудый сын сапожника Гийом, рыжий пуговичник Мишель, щекастый тестомес Оноре – никогда не воспринимались мной как объект желания. Остальные были еще хуже.

Черная кайма под ногтями, по пучку волос в каждой ноздре, стойкий запах плохо выделанной кожи, – то, чем обзаводился каждый обитатель нашего квартала по достижении шестнадцати лет – не способствовало пробуждению амурного интереса.

Анри был светел и лёгок, словно сказочный принц.

С ним я могла представить себя героиней любовной истории «Декамерона» – с сегодняшнего дня эта книга из потайного шкафа мсье Паскаля перестала казаться сборником сказок. Возможно, она могла бы стать руководством к действию.

За окном уже светало и пели птицы, когда я закончила свою молитву.

От долгого стояния затекли колени.

Оттянув корсаж, я обозрела предсказуемое отсутствие груди. Пересчитала ребра. От ключиц до пупка ничего не изменилось. Оставалась последняя надежда: просунув руку под корсаж, я проверила живот – вдруг удастся нащупать складку – хотя бы одну? О двух или трех я даже не мечтала! Но тщетно – на животе не было ни унции жира. Тощая, как ручка от метлы.