Татьяна Яшина - Гадкий гусенок

Он нахмурился:

– Николь, – быстро обернувшись на двери, которые он, к счастью, успел закрыть, он мягко сказал:

– Ваш порыв достоин похвалы, но… Вам лучше забыть разговор, свидетелем которого вы стали, – для вашей безопасности.

– Но ведь вам грозит опасность, Анри! – я впервые назвала его по имени, но я плохо понимала, что говорю – лишь сжимала его руку. – Я пойду с вами куда угодно!

В его лице что-то дрогнуло, брови поползли вверх, он накрыл мою ладонь своей и покачал головой:

– Ах, а ведь свой человек мне бы сейчас не помешал! Я никогда не был в логове кардинала, и еще одна пара глаз и ушей пришлась бы очень кстати…

– Так возьмите меня с собой!

– Ришелье – духовное лицо, его дом закрыт для женщин. Он даже женской прислуги не держит.

– Я сейчас! Подождите, умоляю! – я едва не заорала эти слова на весь дом, сраженная возникшей идеей. – Я сейчас вернусь!

Чердачная лестница даже не скрипнула – я не бежала, а летела, подхваченная невидимым вихрем.

Снова гулко откидывается крышка сундука… Снова залежи антикварной одежды… Вдруг пронзает мысль – а если кто-то был здесь и все забрал? Словно облитая кипятком, я удваиваю поиски – вот! Нашла! Куртка сверкает желтым атласом, раскинув красные рукава, – задорная, как мальчишеский смех! Штаны, чулки, берет! Бельё. Торопливо разоблачаюсь – долой платье, рубашку, нижние юбки… Чулки, подвязки… Стою в чем мать родила и прислушиваюсь, не застонет ли лестница.

Мужская сорочка короче. А чулки – длиннее. Завязки хлопают по ногам, пока я пытаюсь понять, к чему их привязывать. Не к рубашке же. Может, к кальсонам? Надеваю кальсоны. Потрясающее ощущение – место, где сходятся ноги, – прикрыто! Тепло, удобно. Но и к кальсонам привязать чулки не удается. Конструкция сползает с бедер, стоит сделать шаг.

Руки трясутся – как глупо! Идешь на самое большое сумасбродство в своей жизни – а думаешь о том, как не потерять чулки. Сердце колотится в ушах, к глазам подступают слезы. В груди противное жжение. Роюсь в сундуке и сама не знаю, что хочу найти. Тонкий ремешок с прицепленным кошельком, где побрякивает мелочь – не то! Завязки не должны быть видны снаружи – значит, не подойдет, ведь ремешок носят поверх куртки…

Шмыгаю носом, чтобы удержать слезы.

Вдруг в глубине сундука блеснуло желтым шелком еще что-то – жилет! Короткий, узкий и самое главное – с петлями по нижнему краю!

В мгновение ока привязываю чулки к жилету, накидываю куртку, чуть не забыв надеть штаны. Нахлобучиваю берет.

Так и не закрытая вчера ставня обсыпает меня пылью, когда я на миг останавливаюсь разглядеть себя в мутном оконном стекле.

Лихо сдвинув берет на одну бровь, на меня смотрит бедовый, ловкий мальчишка-паж. Желтая грудь, красные рукава, пучок голубых лент на левом плече. Больше всего я напоминаю себе Гаспара, каким он был незадолго до отъезда из Сен-Мартена – смешливый, тринадцатилетний, длинноногий, пальцы в чернилах… «Слова улетают, написанное остается, – выводим мы под диктовку пастора Шалона. – Переведите эту фразу на латынь». И мы торопимся наперегонки, пихая друг друга локтями, пока Гаспар не опрокидывает чернильницу…

Пора!

Несусь вниз – только бы Анри не уехал! Нет, стоит у самой лестницы!

Его изумление вознаграждает меня сторицей. Он таращит на меня глаза, словно на воскресшего Лазаря.

– Это… Это вы, Николь?

– Нет, это ваш новый паж! – рапортую я, молодцевато выпрямившись. Тонкий батист рубашки ласкает кожу, жесткая саржа жилета стягивает талию, атлас блестит и пахнет лавандой – я чувствую себя хорошо как никогда! А может, это из-за сгустившейся синевы в глазах Анри?

Снизу доносится покашливание барона Валансе. Анри хватает меня за руку и втаскивает в ближайшую дверь второго этажа.

Это гардеробная.

– Кое-чего не хватает, – Анри склоняется над очередным саркофагом и выныривает из его недр с туфлями в руках. – Надевай.

Они выглядят здорово побитыми жизнью – не то что костюм, но главное – непоправимо велики. Чуть не падаю при попытке сделать шаг.

– Это мои первые пажеские туфли… Меньше не сыскать. Разве что… – выхватив кинжал, он набрасывается на какое-то черное одеяние, которому не повезло попасться ему на глаза. Вспарывает подбитый рукав и извлекает пук слежавшейся шерсти. – Набей внутрь!

Я утрамбовываю комья шерсти в носки туфель и делаю несколько шагов без риска потерять обувь – очень громких шагов. Неудивительно – на каблуках подковки.

– Паркет в Лувре очень скользкий. Вот я и набил их, несмотря на запрет: берегут полы, особенно в залах. На бал даже в шпорах нельзя.

– Но не вам?

От моего вопроса он широко улыбается:

– За шесть лет моей пажеской повинности я исцарапал королю весь паркет!

Я щелкаю каблуками – вот теперь выходит отлично.

– И еще одно, – Анри снимает со стены шпагу с ременной перевязью. – Ваше оружие, шевалье!

Шпага длинная, перевязь мне не по росту и Анри сам расстегивает пряжку и укорачивает ремень. Глядя на его руки, колдующие с перевязью в дюйме от моей груди, – чувствую, что лицо горит. Он слегка усмехается, делает шаг назад и окидывает меня взглядом.

– Настоящий гусёнок!

– Почему гусёнок?

– Так уж повелось. Да и в самом деле – гогочут, как неоперившиеся птенцы – особенно те, у кого ломается голос. Ломается, а они все никак не перейдут в первый офицерский или придворный чин.

– Почему?

– Ну-у-у… Чин надо купить. Или заслужить. Одни велики по рождению, другие добиваются величия, а иным оно даруется…

– Даруется? За что?

– Ну… За то, – он игриво берет меня за подбородок. – Знаешь, из тебя вышел весьма хорошенький гусёнок. Могли бы и подарить.

Самым сложным оказалось миновать мсье Констанса, непоколебимо несшему пост у входных дверей – трудно было бы объяснить мажордому, откуда у Анри взялась свита, если в дом вошел он один. В конце концов Анри услал его за меховым плащом – крайне неуместная идея на майском солнце. Но мсье Констанс отправился за ним без возражений, дав мне возможность незаметно выскочить наружу.

Солнце и впрямь припекает. Мне показалось, что рукава засияли как зеркало – так засверкал на солнце атлас, словно благодаря меня за спасение из саркофага.

– Ваш новый паж? – дружелюбно скрипит мсье Валансе, выглядывая из кареты. – Залезайте, молодой человек!

Я торопливо кланяюсь и жду реакции Анри. Конечно, барон подслеповат, но за несколько часов в карете и он может заподозрить, что я не совсем то, что я играю.

Анри, как всегда, ловит на лету:

– Я думаю, мальчишка хочет на козлы. По такой погоде проехаться – одно удовольствие. Ну что ж, Сезар, лезь!

– Погодка чудная! – подхватывает кучер – такой же немолодой и сухонький, как и мсье Валансе. – Забирайтесь, ваша милость!