Ирина Самохина - Рано. Поздно. Никогда

Ничто так не помогает забыть прошлое и почувствовать новую жизнь, как перемена места. Писатель купил дом на берегу моря, на престижном курорте, где ночная жизнь бурлила и пенилась, подобно лучшему игристому. Там он был почти не собой; какой-то своей лучшей копией, что, подобно дорогому костюму, можно было надевать для посторонних. Среди роскоши и праздной жизни легко спрятаться от самого себя. Ему нравились пряные дни, подхваченные зеленой волной, мерно покачивающие его яхту; и особенно нравились жгучие ночи, приправленные бесконечным весельем, играючи встряхивающие его жизнь.

Сначала незаметно, потом проблесками, а после ощутимо ширясь, стало происходить неизбежное – пресыщение. Слабой душе легко себя потерять. Его мало что интересовало и вдохновляло. У Писателя теперь не было цели, отныне даже стремиться уже не к чему. Он исполнил свое единственное желание, но как же быстро радость от этого бесчестного достижения сошла на нет. Огромную бездну ничего не заполняло. Чувство драйва и веселья давали только «допинги». Разливая уверенность по бокалам, пусть и ненадолго, он ловил недостающий кураж.

Просыпаясь к обеду, он сразу выходил на балкон своей спальни. Голый и свободный, он закуривал сигарету и смотрел на искрящуюся морскую лазурь. Копну пышных волос трепал легкий бриз, а ему было тяжко – душа не чувствовала ничего, кроме горького привкуса похмелья и табака. Только ночь приносила ему облегчение. Своим звездным плащом она скрывала его личную пустоту, прислоняла к нему свои жаркие губы и вдыхала в него аромат порока и удовольствия. В этой пестрой амальгаме текла его жизнь. Но он забыл, что, примерив чужую судьбу, он должен доиграть спектакль до конца, не покидая своего амплуа гениального писателя.

В один из неизменно солнечных и жарких дней, когда воздух плыл в муаре и сосны источали тонкий аромат разгоряченного полудня, раздался звонок. Он еще спал, и тяжелая голова отказывалась «включаться». Звонила его агент. Поинтересовавшись, как у него дела, и не дождавшись ответа, она сообщила, что издательство ждет от него следующую книгу. Ждет означало требует. Прошло так много месяцев, что ему самому было трудно поверить в такие космические скорости его простого земного времени. Что он делал? Где он был всё это время?

Тик-так… стрелки невидимых часов поселились у него в голове… тик-так… он слышал их ход в кровати, на пляже, за рулем… тик-так… они, как ножницы, резали его беспечную жизнь на части.

– Я не растила тебя таким ничтожеством! Возьми себя в руки! Ты забыл, что ты – писатель?! Самый настоящий, а не какой-то там сворованный!

– Мам, не кричи, пожалуйста, нас могут услышать…

– А я говорю, садись и пиши! Ишь, какой важный стал! Гони этих баб отсюда, проветри и садись писать. Ворюга этакий!

– Мама, прекрати, нас же все слышат. – Он жалобно оглянулся. Вокруг собрался народ. Десятки пар глаз смотрели на него. Его издатели – недоуменно. Его друзья – хохоча. Даже Лиса была здесь, презрительно выглядывая из-за плеча своего мужчины.

– А ну-ка, кому говорю!

Удар какой-то ветхой папкой по лицу был ошеломляющим и унизительным. Мать начала лупить его, как мальчишку. Послышался смех, перераставший в оглушительный гогот. Он съежился под этими ударами и тихо плакал и повторял: «Не надо, умоляю, не надо…» Он уже не понимал, кто его бил: мама или уже мальчишки из школы. Где он? В своем доме или в школьном дворе… Дикий гомон стих, и Писатель испуганно поднял голову. Почти все разошлись. В пустом зале была мама, главный издатель, его помощница и поодаль какая-то незнакомая хрупкая женская фигура. Но он сразу понял, кто она.

– Простите, простите, простите… – всхлипывал он.

Вдруг мама встала на колени и тоже начала рыдать. Так по-бабски громко и протяжно. На коленях же поползала она к тем троим и, причитая, протягивала порванную папку.

– Вы ж не подумайте, он хороший мальчик. Посмотрите, какие рассказы он писал! Вот и грамоты здесь! И статьи в журнале. Нет, не уходите! Вы возьмите, почитайте, вот… вот… – Она начала копаться папке и, не вставая с колен, распихивать издателям какие-то рукописи. – Он у меня избранный! Знаете, как он мне дался тяжело? Я без папки его растила, а он такой особенный мальчик! Не серчайте же! – Она продолжала вытаскивать новые и новые листы рукописей и протягивать удаляющимся фигурам. Листы разлетались, и их становилась всё больше и больше. Под горькие стенания матери они летали и кружились по всему залу, заполоняя собой всё пространство. Листы стали залеплять Писателю глаза, заклеивать нос, лезть мятым комом в горло. Он отчаянно закричал и проснулся.

– Ты что? Эй, ты в норме вообще?

Писатель слышал обращенные к себе вопросы, но никак не мог вырваться из кошмарного оцепенения. Новая подруга трясла его за плечо, а потом, равнодушно махнув рукой, снова завалилась спать.

Наш герой, без всякого героизма, сидел на кровати и плакал, обхватив голову руками. Такого омерзения от самого себя он не чувствовал уже давно. Его спальня была похожа на вертеп – чего тут только не было! Но не было самого главного – не было человека. И если мы – это наш выбор, то решение украсть чужую книгу и, соответственно, судьбу уничтожило Писателя как личность.

– Ну, ты чего такой скучный? Аууу!

– Замолчи, ты мешаешь мне думать!

Ему уже давно было тяжело это делать, а эта растрепанная девица постоянно к нему цеплялась. Писатель был на пороге дедлайна, он должен хоть что-то отправить в издательство. Он прогнал надоедливую подружку, но дело, конечно, было не в ней. Дело было только в нем. Сейчас он напоминал себе не автора, а скорее скульптора: он наспех слеплял воедино разные наиболее удачные фрагменты и сюжетные линии из ранее написанных им книг. Но получалась не «Пьета», а скорее фигурка из пластилина. Вместо плавного, точного и легкого потока мыслей выходило что-то рваное, тяжеловесное и местами откровенно корявое. Он чувствовал отсутствие искренности во всем написанном, некий суррогат. Безусловно, это ощутят и все вокруг.

Иногда так отчаянно не хочется, чтобы время шло вперед и несло тебя к чему-то неотвратимому; вот бы вцепиться руками в невидимые поручни, ухватиться и не отпускать! Пускай «злое» время тащит тебя, тянет за тонкие лодыжки. Но нет! Ты не сдаешься, не перестаешь цепляться. И тут происходит чудо, и время вдруг отступает. Ты зависаешь в своем лимбе, паришь и не страшишься больше дня грядущего… Как жаль, что это просто сюрреалистичная картина, которой не суждено стать явью. Реальность жестче, свирепее, бескомпромисснее. Её удары в солнечное сплетение сокрушат кого угодно. И не все смогут подняться вновь. А некоторые падают еще до «боя».