Жанна Кушнир - #ЖАННАПИШИ. ENJOY

– А можно мне в туалет. Я быстренько.

– Ты чего, обалдела? У тебя ребенок в родовом канале. Какай здесь.

Как здесь? Я не могу при всех, здесь народу много. Я привыкла какать в более уединенной обстановке.

Вот чего только не увидишь и не услышишь в роддоме. Но если в других палатах врачи командовали «Тужься» и «Дыши», то в моей палате акушерка кричала: «Какай. Какай!»

Я крепко зажмурилась, закрывшись от всех посторонних взглядов, и выдавила из себя эту постыдную колбаску. Её тут же подхватила в салфетки санитарка и унесла в неизвестном направлении.

Мне полегчало. Стресс и стыд отпустил, теперь можно и поработать. Но пока я там стеснялась, ребёнок застрял где-то на половине пути, а у меня не хватает сил ему помочь. Устала. Хотелось свернуться калачиком и отдохнуть, совсем немножко, пять минуточек – можно?

А акушерка, неугомонная, бегает вокруг меня и чуть ли не по щекам бьет: «Не спать. Тужься. Помоги своему ребёнку. Головка выходит. Тужься сильней».

Я тужилась. Я старалась. Сжимала зубы, багровела лицом и, напрягая все нужные и ненужные мышцы, пыталась как-то подтолкнуть своего застрявшего малыша.

Ребёнок шел медленно, рывками, словно тяжёлый ледокол, раздвигая кости и разрывая мышцы. Больно. Но я не кричала. Кричала акушерка: " Дыши! Тужься! Дыши! Тужься! Не жалей себя. И ещё раз. Плохо тужишься. Будем выдавливать простыней».

Я как представила эту страшную картину, набрала в лёгкие побольше воздуха, сделала неимоверное усилие и выдохнула. На этом выдохе родился мой сын.

Всё, шоу закончилось. Врачи ушли. Практикантов увели. Осталась одна девочка, она держала меня за руку, пока меня зашивали. Не выходя из амплуа героя, я тихонько постанывала, закатывала глаза и сильно сжимала руку этой девочки, впиваясь ногтями. Жаль, что ногти у меня короткие и не оставляют следов. Мне хотелось, чтобы эта девочка-практикантка пришла к другим, показала свою руку со следами моей боли, моего мужества, стойкости и терпения и сказала: «Смотрите. Смотрите, как рожают Зои Космодемьянские».

Когда всё закончилось, меня, как и всех бюджетных рожениц, на каталке вывезли в общий коридор. Пузырь льда на живот. Отдыхайте, мамочка.

Рядом со мной лежала такая же отстрелявшаяся и измученная, со льдом на животе и достаточно беспардонно меня рассматривала. В упор. Может, знакомая. Кивнула ей.

– Привет.

– Ой, здравствуйте. Скажите, а я тоже такая страшная? А у меня лицо чистое?

Всё, думаю, у этой матрёшки при родах что-то в башке лопнуло. Видно, сильно тужилась. «Нормальное у вас лицо, – отвечаю, – обыкновенное». И отвернулась, типа, сплю. Опасаюсь я этих послеродовых неадекватов.

Через час меня перевели в общую восьмиместную палату, а моего сына в специальный бокс, под колпак, дышать кислородом. Вот и славно, хоть высплюсь.

Ночь была кошмарная. У меня всё болело. Орали чужие младенцы. Какая-то мощная тетка в моём сне, с большими руками, в хирургической маске, нависала надо мной и шептала в самое ухо: «Какай. Какай». Я не выспалась.

Утром мне отдали отдохнувшего под кислородом ребёнка. Пришла психолог, зачитала всем новорожденным баллы по шкале Апгара. Моему сыну срезали два балла за окрас. Он родился фиолетовым.

Нам показали, как пеленать, как подмывать, как кормить. Перечислили список запрещённых продуктов. В палате сплошные первородки – восторженные, неопытные, суетливые – раскудахтались каждая над своей кроваткой. Новый день начался, а вернее, новая жизнь.

Периодически я ловила на себе внимательные взгляды соседок и злилась – ну не красавица, ну опухшая после родов, голова грязная. Но и вы тоже не модели. А когда пошла умываться, то буквально шарахнулась от зеркала. Помните, как в мультике про Алису Селезневу: «А хотите я его стукну. Он станет фиолетовым. В крапинку». Так вот, в отражении на меня смотрело нечто фиолетовое в крапинку. Лицо, шея, грудь – всё было синего цвета.

Во время родов от сильного напряжения капилляры полопались, и вся моя кожа была усыпана маленькими синими сосудистыми точками-звездочками. Много-много. Как звёздное небо. Только страшно. Доигралась в Зою Космодемьянскую.

В 17.00 к нам запустили родственников с подарками и поздравлениями. Они привезли полные сумки запрещённых продуктов. Будто специально пошли с чёрным списком, который нам утром зачитывала строгая тётя-психолог, купили всё, что нельзя и привезли роженицам. Кушайте, мамочки, набирайтесь сил.

А нам и это нельзя, и это под запретом. Мало ли диатез, мало ли понос. И потихоньку все красные яблоки, апельсины, сладости от неопытных первородок перекочевали в тумбочку к опытной армянке: «Эй, давай мне это сюда. Мне всё можно». Армянка была самой старшей в нашей палате и уже не раз рожавшей – третьи роды, пятый ребенок. Два раза по двойне.

Моя мама при виде меня аж в лице поменялась, и голос дрогнул:

– Доченька, милая, что с тобой? Очень тяжело было? Как себя чувствуешь?

Такой слабости я от своей железной мамы не ожидала. Мам, да всё в порядке. Подруга-медик сразу поняла, откуда у меня звездное небо на лице и была более категорична:

– Жанна, ты дура. Когда больно, орать нужно.

Нет, подруга. Я ведь герой. А Зои Космодемьянские не орут.

У меня есть знакомая ворона. Мы с ней не подруги, знакомы всего лишь неделю. Да и какая это дружба – я её кормлю, а она хрипло каркает на меня.

А вы знали, что польские вороны «кракают? КРА-КРА, КРА-КРА.

Много лет назад мы с семьей – мамой и младшей сестрой Ритой – ездили в Польшу к моему другу по школьной переписке в КИДе (клуб интернациональной дружбы) Яреку Мицуну. Поляки немного говорили по-русски, да и мы иногда понимали их пшекающий язык. А уж нам, детям, языковой барьер совсем не преграда. Мы общались жестами, мимикой, угадываемыми словами, моментально схватывая чужой язык.

Я помню наш упрямый детский спор о том, как разговаривают вороны – «кар-кар» или «кра-кра». Мы с Ритой, отстаивая «русскоговорящих» ворон, громко «каркали». На польской стороне – Ярек, Марюш и Бася упёрто «кракали». Каждый остался при своих воронах.

Ещё долгое время я, заслышав вороньи крики, задирала голову вверх и прислушивалась – «кар-кар» или «кра-кра».

Эта ворона каркала, значит наша, российская. Летать она не может – подбита. Левое крыло чёрным широким веером волочится по земле. Кошка цапанула, или камень кто-то запустил. А, может, пострадала в яростных побоищах с сородичами. Вороны сейчас гнездятся – агрессивные такие, взъерошенные, скандалы на каждой березе. Такие побоища устраивают, только перья летят да клювы трещат.

Этой вороне не повезло. Подбили. Так и ходит целый день вдоль ограды, туда-обратно, ворошит сухие листья бессильным крылом да клювом перебирает веточки.