Nikki Tozen - Все еще я

После того, как он провел эти два часа в компании людей с той же проблемой, что и у него, Блэйму стало действительно легче. Ему захотелось расцеловать их всех, стоя на смотровой площадке Эмпайр-стейт-билдинг.

«Каждый из них был моей частичкой, и каждый дополнял меня. Дополнял этот безымянный остров, затерянный посреди бескрайнего океана имени самого себя».

Меня скрутило и выбросило к берегам безжизненного острова, словно труп белого кита, чтобы там я разлагался и становился его частью.

Казалось, что это какое-то неистовое начало моего конца, когда я, омываемый бурлящей морской пеной, валялся там, и камни царапали мою кожу.

Я стал одиноким трупом в безжизненной колыбели – теперь это мой новый дом.

Из-под полуоткрытых темных глаз, испугавшись, как ребенок, я наблюдал за тем, как свет умирал, я хотел смотреть на его рассеивание вечно.

– Остановись! – прокричал я. – Теперь я знаю, что мы для тебя!

Не слушая меня, что-то подползало ближе и сворачивалось в спирали вокруг безжизненной туши. Насмехаясь надо мной танцем жизни и вечностью юности.

Смеялось мне в лицо и поглощало живительную воду, испивая ее из своих тонких прозрачных рук.

Бестелесное создание, остановись!

Ты сведешь меня с ума.

Что же ты такое?

Прошу, застынь, хотя бы на мгновение!

Остановись!

Хочу смотреть на тебя и становится трупным ядом, отравляя твою обитель.

– Ты бы мог одеться и поприличнее, – укоризненно заметила мать, когда после недельной разлуки увидела Блэйма возле Центральной больницы Манхеттена.

Она была в строгом костюме черного цвета, густые каштановые волосы забраны в пучок на затылке, в руках женщина держала черную сумку и мобильный телефон.

– Это твой лимузин стоит там?

– Почему сразу мой?

– Ну, это ведь тебя на нем сюда привезли.

– Прекрати, Блэйм!

– Каково это – быть богатыми? – он шел спиной вперед, держа руки в карманах и глядя на лимузин марки «Бентли».

– Ты меня спрашиваешь?

– Ну, ты же с ним общаешься, с этим Драфтом.

– А ты думаешь, что он такой же, как его сын?

– Да мне вообще все равно.

– Он пригласил тебя поужинать в «Гранд Палас».

– Ты что, разместилась в самой дорогой гостинице в городе?

– А ты уже начал разбираться, что здесь сколько стоит?

– Что за ужин?

– Семейный.

– Я пойду только для того, чтобы не оставлять тебя с ним наедине.

Под каменным взглядом матери Блэйм зашел в лифт для VIP-пациентов.

– Сколько еще раз тебе говорить: если бы не деньги этого человека, твоего отца давно бы уже не было в живых.

– Сколько еще раз тебе говорить: если бы не его ублюдок, мой отец работал бы сейчас в этой больнице, а не был ее VIP-пациентом.

– Мне что, пойти и убить его теперь за это?

– Не надо себя утруждать, убийцей стану я.

– Мне всегда нравились эти твои шуточки, в них звучит доля какой-то страшной правды.

Доехав наконец до самого верхнего этажа больницы и выйдя из лифта, они попали в обширный белый холл, украшенный зеркальным потолком и кафельным полом. Вдоль стен стояли обитые белой кожей скамейки с огромными расписными цветочными вазами по бокам.

– Так, а я не понял, мы в больницу пришли или в музе…

– Нэнси, я жду вас уже целый час, – он был стройным мужчиной высокого роста. Его седые волосы красиво контрастировали с голубыми глазами на остром, аристократически бледном лице с тонкими губами и безупречно прямым носом. Он казался героем любовного романа, только что приехавшим с поля для игры в гольф: в бежевых брюках, рубашке поло и с повязанными вокруг плеч рукавами белого свитера. Добрые, загадочные глаза, казалось, смотрели в самую душу с какой-то ухмылкой, с врожденным чувством превосходства.

– Ох, Эйден, простите меня, я задержалась из-за сына – он совершенно не разбирается в нью-йоркском метро, а на такси, которое я за ним выслала, ехать отказался!

Эйден с каким-то странным чувством боли и сострадания посмотрел на Блэйма, который по-прежнему стоял, опустив руки в карманы.

Мужчина неловко протянул ему руку, и только тогда Блэйм вытащил свои вспотевшие ладони из потрепанных джинсов и поздоровался с ним как можно более великодушно.

– У вас очень красивый сын, Нэнси.

– Красота не главное, – строго заметила она. – Боюсь, он стал черствым, как сухарь, в последние годы. Я перестала находить с ним общий язык.

На что Эйден Драфт лишь глубоко вздохнул.

– Я слышала о несчастье, которое произошло в вашей семье. Надеюсь, с ним все хорошо?

– Ах, вы про Юкию?

Блэйма перекосило от одного только имени, он тут же вырвал руку и поспешил в палату к своему отцу.

– Простите, мне не стоило…

– Ничего, не извиняйтесь, Эйден. Я не представляю, как вы управляетесь с четырьмя вашими детьми.

– Ну, это хороший вопрос. Иногда кажется, что мне стоит написать об этом книгу, – задумчиво проговорил он.

Ничего не ответив ему, Нэнси подхватила мужчину под локоть, и они, не спеша, направились в палату к Лэсли Хаббарду.

В больничных покоях было темно, жалюзи на окнах плотно задернуты. Здесь поддерживался специальный микроклимат.

Сам Лэсли лежал, подключенный к всевозможным трубкам, компьютерам и мехам, которые фильтровали воздух в его легких.

Профессора практически не было видно за всей этой техникой.

Блэйм прошел вглубь комнаты и встал напротив окна, посматривая сквозь задернутую штору и потирая затылок. Это был не первый раз, когда он видел его: просто после перевода из больницы в Лондоне – и после последнего визита Блэйма – прошла целая неделя. Перевод осуществлялся в связи с тем, что появилась возможность провести какие-то электромагнитные импульсы через мозг его отца и что необходимая аппаратура находилась в Нью-Йорке. Из-за этого Блэйму пришлось переехать в этот город на время, пока Лэсли будет здесь.

Он прекрасно осознавал, что ничем не может помочь ему. Сколько было бессонных ночей, которые Блэйм провел наедине с ним, и просьб, чтобы тот открыл глаза…

Все это прошло и притупилось в памяти. Его агония. Его слезы. Конец его беспечного детства случился в палатах лондонских больниц.

Несмотря на это он все равно не мог оставить его: а если тот умрет и Блэйма не окажется рядом?.. Или он будет лететь в самолете, когда отца не станет…

Хотя это уже давно произошло. Его отец уже давно умер. Кома, в которой он находился, скорее всего, никогда не закончится. И, наверное, придется отключить аппарат жизнеобеспечения прежде, чем они дождутся хотя бы малейшего движения его рук или даже век.

В палату зашли Нэнси и Эйден, выведя Блэйма из глубокого раздумья.

Проблема была в том, что они с матерью не хотели его отпускать. Хотя в последнее время Блэйм все чаще стал ловить себя на мысли, что ему единственному все это было нужно, матери уже стало все равно. Все это стало ей в тягость. Глубоко в душе она тоже ненавидела всю эту семейку.