Мартин Гал - Тайна Овера

Маргарита Гаше: Вам нужно писать так, как умеете рисовать только вы и темы выбирать такие, какие волнуют вас.

Поль Гаше: Его манера живописи мне близка, я хотел бы творить как он, свободно и широко, с размахом и со всей агрессивностью красок. Но что не делаю, ничего не выходит.

Маргарита Гаше: У каждого свой путь. В искусстве нельзя ступить на чужую тропинку и пройти по ней с тем же успехом. Мастерство не прилипнет к подошвам. Я думаю, копировать картины Винсента – это с самого начала была ошибочная идея.

Поль Гаше: Теперь и мне так кажется. Столько сил впустую. Бывает, смотрю, как он пишет и всё кажется – ничего особенного, вот только начинает и потом вдруг на холсте появляется нечто, что поражает и вдохновляет. Это какое-то чудо, фокус!

Маргарита Гаше: Художник именно потому и является художником, потому что создает в мире то, чего до этого самого момента не было.

Поль Гаше: Молоток тоже кто-то выдумал, молотка тоже раньше не было.

Маргарита Гаше: Не сердитесь, отец. Я хотела сказать, что, может, у Винсента было особое предназначение, какое-то небывалое призвание…

Поль Гаше: Он часто говорил, что только в живописи может быть собой, только в картинах.

Маргарита Гаше: Нормальный человек после стольких неудач давно бы забросил занятия живописью, а он продолжал, продолжал рисовать. Картину за картиной. А их никто не покупал, никто.

Поль Гаше: Я напишу письмо к папаше Танги. Пусть привезет с собой несколько картин. И Бернару напишу. Выставку устроим, а чтобы заставить жителей Овера придти и посмотреть на картины, будем угощать всех вином.

Маргарита Гаше: Вино выпьют, будет выставка для пьяниц. Уж лучше абсент им всем наливать, тот, который любил Винсент.

Поль Гаше: В любом случае выставке быть. Пойду, напишу письма, а ты сходишь на почту, и отправишь их.

Маргарита Гаше: Хорошо, папа.

Маргарита Гаше уходит.

Поль Гаше за письменным столом. Один в комнате.

Поль Гаше: Обладать таким даром и не обрести должного места в обществе. Бедный Винсент! Когда он был жив, я по-отечески относился к нему, между нами никогда не было таких отношений, которые присущи отношениям врача и больного. Я никогда не считал его психически больным. Он был вспыльчив, мог выпить лишнего, иногда, но очень редко бывал сердит, но он хоть все свои пороки ненавидел, к недостаткам других относился снисходительно. Винсент был готов оправдать любого, даже того, кто издевался над ним. Достаточно вспомнить двух братьев, этих Секретанов, старший Гастон еще так себе, а младший Рене – вот уж сущий дьявол! Что только они не вытворяли, а Винсент всё им прощал, относился к ним, как к детям, но они уже детьми не были, всё с девицами гуляли и выпивали. Винсента они часто угощали выпивкой, и за это он готов был многое им простить. Я сказал: «Бедный Винсент!» Но это, скажу вам, не так. Винсент был счастлив, по-настоящему счастлив. Говорить стоит иначе: «Бедный доктор Гаше!». Так будет точнее. В отличие от Ван Гога, я всегда занимался не тем, о чем мечтал. Стал доктором, а хотел быть художником. Пол ван Рейсел – ну что это за ничтожный псевдоним? Поль Гаше и то звучит лучше. Неужели судьба подарит мне лишь одно – сделает последним врачом психиатром, который наблюдал за великим художником. Смогу ли я избежать этой жалкой участи или всё же как-то иначе прославлюсь? Маргарита права, надо прекращать эти копирования, они ничего не дадут, я только еще больше разуверюсь в себе, еще больше пойму каким недостижимым становится для меня подлинное искусство живописи. Хватит! Я сел за стол, чтобы написать письма.

Поль Гаше берет лист бумаги и пишет.

Поль Гаше (читает): «Уважаемый господин Жюльен-Франсуа Танги! Я уже писал вам о предстоящем событии – годовщине смерти Ван Гога. Вы согласились принять участие, и я еще раз хочу поблагодарить вас. Супруги Раву, владельцы таверны, где пройдет само мероприятие, предложили сделать выставку картин Винсента и я решил поддержать эту идею, а потому имею к вам просьбу: привезите из Парижа в Овер несколько картин Винсента, те, которые вы любите и считаете достойными быть выставленными на всеобщее обозрение. Ждем вас 29 июля в Овере. Ваш Поль Гаше.»

Гаше берет еще один чистый лист и пишет.

Спустя некоторое время в комнату входит Маргарита Гаше.

Она садится в кресло и молчит, потому что видит, что отец пишет.

Поль Гаше: Закончил второе письмо, к Эмилю Бернару. Сейчас прочту. (Читает). «Уважаемый Эмиль! Надеюсь, вы помните, что через неделю мы с вами встречаемся в Овере на годовщине смерти Винсента, нашего общего друга. Но пишу я не с целью напомнить вам об этом, а из-за одной задумки, которая появилась у нас сегодня. В гостинице Раву, там, где последний месяц жил Ван Гог, и где впоследствии умер, на первом этаже, в таверне мы хотим организовать выставку картин Винсента, из тех, что находятся в семье Раву и в моем доме. Я написал письмо к Танги и просил его привезти несколько картин и если к этим картинам добавить те, которые возможно доступны вам, то может получиться очень неплохая выставка. Думаю, что и самому Винсенту наша идея пришлась бы по душе. С уважением, Поль Гаше». Что скажешь Маргарита?

Маргарита Гаше: Очень точно написали. Отнести письма на почту?

Поль Гаше: Да. А я чуть позже зайду в таверну Раву, поговорю о выставке и о званом ужине.

Маргарита Гаше берет письма и уходит.

Поль Гаше: Какая она красавица, неудивительно, что Винсент потерял голову. Но я никогда не мог себе представить их вместе. Никогда!

Поль Гаше в таверне Раву.

Поль Гаше: Добрый день!

Мадам Раву: Добрый день, доктор! Присаживайтесь, рады вас видеть.

Аделина Раву: Здравствуйте!

Мадам Раву (Аделине) . Аделина сходи наверх, попроси отца спуститься вниз, скажи, что пришел доктор Гаше.

Аделина Раву: Хорошо, мама. Бегу!

Аделина Раву поднимается на второй этаж гостиницы и спустя некоторое время возвращается в таверну вместе с отцом.

Артур Раву: Приветствую вас, доктор! Пропустим по стаканчику?

Поль Гаше: Разве что по стаканчику воды. Я уже давно не могу пить вина, изжога.

Артур Раву: Аделина!

Аделина Раву: Да.

Артур Раву: Принеси доктору стакан воды, а мне – вина.

Поль Гаше: Идея с выставкой картин – хорошая идея.