Владимир Владимирский - Здравствуй, жизнь! или Записки прозрачного юноши

Манеры, мысли, повадки, окраска стиля, цвет глаз, говор Чужака когда-нибудь обязательно наткнутся на роковую неприязнь толпы, которую злит и бесит именно это. И чем ярче человек, чем больше непохож ни на что, а скорее, видом неопределенной оценки схож со сверхъестественным расцветом цветка, тем ближе он к приглашению на казнь, тем ближе он к плахе, ведь от него исходит одна священная угроза – результат отражения зеркал, которыми владеют серафимы и ангелы.

Итак, Чужак – это тот Человек, чья душа отказывается давать положенный породе приплод, пренебрегая всем, сто не достойно воспитания истинного Человека, который произошел не от обезьяны – животного, а от прачеловека «физиологического», как говаривали пророки.

И уже в этом ослепительном, красочном свете раскрывшейся перед нами панорамы – прекрасный экземпляр Чужака, это – Я! – вымышленная субстанция, привидевшийся Вам кошмар, которому приснилось, что Вы – читатель, умеете воображать, представляя тот особый мир, что явлен в ваше распоряжение автором.

… Мир, где Истина жизни заключена в чистоте материи, где Дух человеческий загрязняется, окруженный нечестивыми понятиями. Не требуйте от него удовлетворенности, создавайте атмосферу, чтобы он пребывал в спокойствии, веруя в свое назначение. Одна лишь Вера бывает поистине спокойной: там, где дым – Вечный свет, ступай за ним, закрывай глаза, улетай…спасайся!..

Однажды, ранним утром, выйдя,

как обычно, из дому, мальчик обнаружил,

что за ночь кто-то заменил вишневые

деревья, еще вчера покрытые

восхитительными красными

плодами на натурализованных

жирафов…

(Из Немошкалова-отрока)

Однажды Немошкалов, возвращаясь с работы, уже входил в свой подъезд, когда услышал, как его окликнули…

– Филипп! Филипп!

Это была Алеся. Девочка из другого подъезда. Просто – знакомая со двора. Младше его на три года.

Еще студентом он обменивался с ней всякими книжками, журналами и кассетами. Изредка общался при случайных встречах на улице.

– О-о, привет! – поздоровался он.

– Ты спешишь? – спросила Алеся. – Давай посидим в беседке…

Они прошли в беседку и сели на обледеневшую лавку.

На улице темнело. Было морозно и шел мелкий снежок.

– Как поживаешь? – спросила она, улыбнувшись.

– Нормально, замотался, правда, чуть-чуть, – ответил Филипп. – А у тебя какие новости? Рассказывай.

– Представляешь, у меня знакомый мальчик покрасил волосы в белый цвет и стал носить серьгу в ухе: значит, он есть мажор, а мажорство – это не порок, а большое счастье, – с чего-то весело вывела Алеся.

На что Филипп радостно рассмеялся.

– Да-да, я тоже слышал. Действительно, есть такое, и такое понимают по- разному, например, в восемнадцатом веке жил в Париже французский писатель-шизофреник Шарль Бодлер, который косил стилем под модного денди, и тоже красил волосы, правда, в зеленый цвет, чем он подчеркивал свою инакость от мира сего…

Затем Филипп решил спросить следующее…

– А где же он, этот мальчик, учится или работает? Любопытно, чем в наши дни такие люди занимаются? Они, наверное, какие-то обособленные, или нет?

– Да он слюнтяй, – отвечала она, – даже не шевелится никак. У него просто родители – навороченные. Ничем не занимается, нигде не учится. “Двигается” в Молодежном центре. Любит девочку из Художественного училища имени Грекова. И всё…

– Забавно, – улыбнувшись, протянул Филипп. – Но это явно не показатель – ничего не делать, не изучать, не работать. Сейчас такие времена, что и жить особо не хочется.

– Да ну, ты шутишь, – “наехала” она. – Сейчас везде одна “кислота”.Новое поколение выбирает пепси. Мы недавно с компанией выезжали за город, на дачу к девочке. Отмечали день рождения. Отдохнули конкретно. А потом, правда, когда уже подъезжали к городу и переехали мост, вспомнили, что забыли этого мальчика на даче. Пришлось вернуться обратно. Столько смеялись. А мальчик на даче был в шоке, когда понял, что мы забыли его взять.

– Ого. Забавно, – отреагировал Немошкалов.

Конечно, было совсем не забавно, а особенно ему. Он не завидовал никому, и видел другое. От жизни вольготной и полноценной его ограждали свои экономические и социальные проблемы: он просиживал за компьютером в банке с утра до вечера, получал обычную зарплату, живя самостоятельно, перебиваясь кое-как. Ему много чего не нравилось. От родителей он ушел, разойдясь с ними во взглядах на жизнь. Да и мальчику с белыми волосами и серьгой в ухе он был не ровня: отношение Немошкалова к жизни оказывалось совсем простецким, ничем не обремененным, словом – американизированный интеллократ…

– Как будешь справлять Новый год? – дослышалось до него.

– А-а! – задумчиво произнес Немошкалов. – Еще даже не знаю. Может, кто из знакомых позвонит, может, группой из института соберемся. Пока точно и не представляю – как!

– А я уже всё запланировала, – радостно возвестила собеседница. – Сначала у нас – стрела в Андромеде. После мы хотим поехать к девочке на квартиру – продолжить…

“У нас… Мы… Стрела…” – откликнулось как-то нездорово у Немошкалова в ушах – “…Все стрелы дома… Снегопад в хрустальном шаре… Всё белое…”

Он вдруг почувствовал, как сильно устал за сегодняшний день. Снежок превратился в снег: уже пушистый и крупный, он садился на шубку Алеси и его полупальто. Из-за угла рванула метель, и в этом переделе пролетел черт, почему-то фиолетовый, окрашенный совсем не по сезону, да еще – с плакатом. “Как встретишь Новый год, так и проведешь его”, – прочитал Немошкалов на плакате. – “Фу, бред какой-то”.

– Филипп, Филипп! – дошло до него, когда Алеся затрясла его за плечо…

– Ты чё такой, мертвый?! Я уже замерзла. Мне пора домой…

– Да, пожалуй, я тоже пойду. Давай, пока… С наступающим тебя…

– Пока! Тебя тоже… – эхом отозвался ее голос, словно издалека.

И вскоре оба скрылись каждый в своем подъезде…

…Он завалился домой усталый и грустный. Усталый потому, что сегодня на работе “напрягал” директор. Мало того, что задерживали зарплату перед новым годом, наступление которого никак не радовало, так плюс еще ко всему директор “гнал клюкву”, определяя его на какую-то бессмысленную ерунду…

А грустно было оттого, что известий о романе не было никаких. Вот уже второй месяц у знакомого букиниста в лавке лежали покрытые пылью 89 экземпляров его “откровения”. От изданных ста – четыре книги он, начав с матери, раздарил знакомым, одногруппнице и, конечно, другу, который спонсировал издание, и один экземпляр оставил себе. Семь книг было продано. Он представлял себе своего Читателя, но никак не мог его точно вообразить…