Василий Грибанов - Хохол – родимый край

Четыре класса я закончил нормально, да и пятый бы закончил нормально, но настала весна, а мне не в чем было ходить в школу, обуви не было, да и брата не с кем оставить. Сестра пятый класс не закончила, надо было сдавать экзамены, а она оставила школу и устроилась работать на промкомбинат. Они с мамой уходили на работу, а я сидел дома с братом. Маму вызывала в школу завуч Татьяна Тимофеевна Мелехова, с мамой они повздорили. А Мелехова преподавала арифметику, и в четвертой четверти изучали дроби. Я, конечно, отстал, и меня оставили на осень по арифметике, хотя это был мой любимый предмет.

1 августа я пошел в школу изучать дроби. Арифметику преподавал Виктор Илларионович, участник войны. Когда он был в окопе, через него проехал танк и повредил легкие. Человек он был очень интеллигентный. У нас в классе стояло трофейное пианино. Он иногда садился и играл. Ходил я ровно неделю. Он объяснил мне дроби, что это такое, где там общий знаменатель. В субботу, когда я пришел в школу, он дал мне решить пять примеров, сам из класса ушел. Где-то пробыл минут 30, возвращается и спрашивает: «Задание сделал?». Я говорю: «Да». «Давай сюда». Проверил и говорит: «Все, можешь больше не ходить. Ты переведен в 6 класс». Я считаю, все было правильно, так как о дробях я не имел никакого представления.

А вот Татьяна Тимофеевна, хотя и маленькую пакость, но сделала. В нашу школу с другой стороны реки перевели 6 класс, и получилось два шестых класса – А и Б. так вот, она меня перевела в класс Б. Ребята там совсем чужие, я никого не знал. Конечно, был обижен, оторван от своих ребят. Шестой класс я закончил хорошо. Мама ездил в Воронеж, купила мне новые ботинки, брюки и новую телогрейку. Первый раз в жизни я надел новую одежду, целый комплект. Мама сразу сделала наказ: учись хорошо. Я, как и все дети, был рад, старался учиться хорошо. Экзамены все сдал на «отлично». В этот год сестра уехала на торфоразработки в Подмосковье, город Кашира. Мы остались втроем: мама, я и брат. Брат в этот год должен идти в школу, в первый класс.

Пришла беда – открывай ворота – есть такая пословица. Мама работала поваром, готовила в поле обед трактористам. В конце августа мам попала под дождь, а дождь был сильный и холодный, промочил ее до костей. Она находилась от дома в 5 километрах. С одеждой в те годы было плохо, кофта да телогрейка. Мама простыла и заболела, а к 1 сентября уже с постели не вставала. Настало первое сентября, я брата собрал и проводил в школу. Брат пришел из школы, я иду и у мамы спрашиваю, что мне делать. «Ладно, иди учись, может, я как-нибудь оклемаюсь». Я два дня сходил в школу, и мама мне говорит: «Наверное, тебе придется бросить школу. Я, наверное, отработалась». И мне пришлось оставить школу на 2 месяца. Это был 7 класс.

Вставал я рано. Вернее, меня будила мама. В 3 часа ночи встаешь, идешь корову доить. Корову проводил в стадо – начинаешь еду готовить на день. Потом уже выходишь в огород. В первую очередь начинай копать картошку, а то дожди пойдут, потом ее трудно будет убрать. Я выхожу в огород, 5 грядок накапываю, до половины выберу, она подсохнет, и ношу во двор, ссыпаю в кучу. Закрываю ботвой, чтоб корова не подавилась. Захожу в дом, говорю: картошку убрал. Мама дает следующее задание: иди торф верхушку сними, перетаскай в сарай, а нижние бобки переложи наверх. Вечером корова приходит из стада – нужно доить. Пока все уберешь, уже темно. Прихожу в дом – надо готовиться к завтрашнему дню, намыть и сложить в чугун картошку, залить водой, чтобы утром все было готово.

Поздно вечером заходит Мария Павловна, двоюродная сестра 1918 года рождения. Дает мне наказ: «Васька, гляди, если корова картошкой подавится, тебе конец». Не успел я убрать картошку – закончился хлеб. Под руководством мамы насеял муки, принес гущу для опары, деревянную кадку, нагрел воды и начал готовить тесто. Все это заложил в кадку, перемешал, укрыл одеждой и поставил на печь, чтоб тесто подошло. Утром снова добавляешь муку, перемешиваешь и ждешь, когда тесто подойдет. Как тесто готово, берешь ком и катаешь в муке по столу, придаешь круглую форму караваю. Делаешь шесть караваев. Когда все готовы, начинаешь заниматься печью. Топишь, чтобы было жарко. Угли раздвигаешь кочергой по сторонам. Берешь помело, макаешь его в воду и подметаешь под, чтобы не было золы. Каравай кладешь на деревянную лопату, суешь в печь. Когда все караваи уже в печи, на угли, которые по бокам, кладешь солому. Она сильно горит, зажаривает хлеб, чтобы не растекался. После этого плотно заслонкой закрываешь печь, и хлеб находится в печи часа 2—3, точно не помню, так как часов в то время не было. Больше половины дня я потратил на хлеб. После обеда я занялся торфом. Сухой торф сложил в сарае, а тот, который был внизу, я сложил в бабки для просушки.

На следующий день я планировал заняться картошкой, нужно с ней заканчивать. По какой-то необходимости пошел в дом и увидел ужасную картину: у нас рухнули сени, ушла торцевая стена. Сени были на столбах, столбы подгнили, и стена упала. Пришлось вместо картошки разбирать завал, чтобы сделать проход. Когда я рассказал об этом маме, мама заголосила, что ж мы теперь будем делать. Я тоже стоял и плакал. На следующий день я картошку докопал, перенес во двор, накрыл ботвой и пошел в дом. Открываю дверь в хату, и дверь падает на меня – обломился верхний крюк. Я напугался, закричал. Мама говорит: «Что случилось?». Я ответил, что упала дверь в хату, сломился верхний крюк. Вышел из хаты во двор, стою, плачу. Все развалилось, что делать, не знаю. Немного успокоился, зашел в хату, спрашиваю маму: «Что делать будем?». Мама говорит: «Найди два гвоздя, забей в притолоку и повесть ложник тканый из шерсти». Я забил гвозди, повесил ложник, может, не так, холодно будет. На дворе уже был сентябрь, и ночью было прохладно. (Ложником у нас называли тканое из овечьей шерсти одеяло).

Вечером я пошел к Ивану Ивановичу, маминому двоюродному брату, объяснил ему все дело. Он пришел с инструментом, вытащил обломок крюка и говорит, чтоб я завтра шел в кузню, попросил Ивана Антоновича выковать такой крюк. Утром я встал, сделал дела по дому и пошел к кузнецу. Пришел я в кузню, держу в руках сломанный крюк, а слова сказать не могу. Он глянул на меня – у меня текут слезы по щекам. Он подошел ко мне, взял крюк, начал ковать. Отковал крюк, охладил его в воде, сам потрогал руками, проверил, что не горячий, промерил и отдал мне, сказав: «На крюк, он готов. Зря ты расстраивался, иди и навешивай дверь». Вечером я собирался идти к Ивану Ивановичу, смотрю, он сам пришел с инструментом. «Ну что, крюк отковал?» я отвечаю: «Отковал». Подаю ему крюк, он просунул его в петлю – заходит нормально и начал забивать его в притолоку. Забил крюк, попробовал его покачать, смерил расстояние низ-верх и говорит: «Давай дверь навешивать». Повесили дверь, он проверил крючок, который внутри хаты закрывает, все подошло, ничего менять не надо. Он говорит: «Закрывай дверь на крючок и спи спокойно, никто вас не тронет». Я был рад, хоть одна забота с моих плеч свалилась. Да и из хаты тепло не будет уходить.