Рэй Дж. - Война. Сборник короткой альтернативной прозы

Спустя несколько минут за дверью снова началось движение. По голосам я понял, что пришли Серафима, баба Шура и еще какая-то женщина. В ванной зашумела вода. Пора было начинать омовение.

Я слышал, как куда-то пошел отец. Вопреки собственным правилам, он закурил сигарету прямо в прихожей. Ему было явно не по себе – все хлопоты по организации похорон легли на его плечи. Дядя привез с собой мало денег и много проблем, а его мертвое тело навеки стало частью истории нашей квартиры.

Гроб привезли только к вечеру. К голосам моих родителей и старух добавились несколько мужских. В одном из них я узнал нашего соседа – одинокого пенсионера-выпивоху. Я не знал, во сколько ушли от нас посторонние люди и что именно творилось за закрытыми дверями. Пробыв в комнате весь день и вечер, я так и не съел ни крошки. Я лишь размышлял о том, почему люди наделяют себя правом умирать в чужих квартирах.

Ночь была нескончаемой. Утро пролетело быстро. День не сулил ничего хорошего.

Чувство голода так и не проснулось.

Ко мне вошли родители. От отца пахло коньяком и терпким табачным дымом.

– Сын, – осторожно начала мама, смутившись моим растрепанным видом. – Мы должны уйти ненадолго. Венки отец привез утром, но еще столько всего… Тяжело найти место на кладбище, цены неимоверные. Катафалк нужен. Разрешение на захоронение опять же, а он еще и приезжий. Мы хотим похоронить его завтра, как и полагается. Столько всего, столько всего… К нам еще приедут тетя Элла с сыновьями, нужно разместить их как-то…

Я молчал. Родители вышли, выполнив свой долг – донести информацию о своем отбытии до оказавшегося в полной прострации сына. В тот момент я наверняка напоминал умственно отсталого, и пытаться вести со мной какой-либо разговор было не лучшей идеей. Было слышно, как они собирались. Мать защелкивала кнопки на куртке, отец шнуровал ботинки. Все звуки казались в разы громче.

Только когда хлопнула входная дверь, я понял, что остался с мертвецом один на один. Странно, но эта мысль меня даже успокоила. « Сейчас почищу зубы и выпью кофе! » – храбро подумал я. Мое сердце бешено стучало уже больше суток, что выгодно отличало меня от несчастного дяди Коли.

Я зашел в ванную и увидел голубой таз, в котором лежали несколько тряпок. « Ими обтирали дядино тело, ведь мертвеца же не сводишь в душ …» – прошептал я и стравил небольшую порцию желчи в раковину.

Оставив идею с чисткой зубов, я отправился на кухню, чтобы вскипятить чайник. Заметил, что из-под обеденного стола пропали все табуретки. Да, кофе тоже не вариант, кислый ком в горле легко убедил меня в этом.

Выйдя в коридор, я старался не смотреть на дверь временного морга. Мой взгляд, направленный на клетчатый линолеум, невольно пал на дядин дорожный чемодан. Видавший виды коричневый саквояж. Сколько городов он проехал? Сколько пыли стер с вагонных полок? А сколько разных человеческих лиц стали свидетелями его путешествий?

Я подошел к чемодану, немного постоял рядом… и все же решился открыть. Пара свитеров, несколько застиранных рубашек, набор для бритья. Хлам, который вчерашним утром лишился своего хозяина. На дне лежал фотоальбом в кожаном переплете недурного качества. В него был вложен пожелтевший конверт, набитый солидным количеством писем. Письма были похожи друг на друга, скучны, но среди них я нашел одно, которое заинтересовало меня больше остальных. Любопытство пересилило детский страх, и я начал читать. Почерк дяди был очень ровным, приятным для глаз. На уроках литературы мне казалось, что именно таким идеальным курсивом все великие творцы выводят при свете свечи свои нетленные произведения.

« Дорогая Эллочка! Пишу тебе не ради жалости, а в целях исключительно благих. Хочу, чтобы ты знала, что я еще полон жизни и все прогнозы докторов мне НИПОЧЕМ! Только вот с деньгами худо. За квартиру платить больше нечем, меня выселяют. Работать не могу, да и куда возьмут калеку с почти отказавшим сердцем? Но не об этом. Телевизор у меня забрали в том комиссионном магазине, где мы тогда купили гитару. Да и зачем он мне? Я давно его не включал.

Милая Элла! Я знаю, ты будешь ругаться, но свои книги я тоже продал. Часть забрал Коля, мой тезка и наш сосед. Помнишь его, такой, со смешным носом, как у пьяницы-грека. Себе я оставил только Хемингуэя, которого ты мне подарила. На вырученные деньги я выкупил таблетки, даже с запасом, пусть будут …»

А дядя не хотел сдаваться!

« Букинисты оценили мое собрание американских классиков вполне сносно, отдал без раздумий. Я уже взял билет. Еду к Наталье, несколько недель проведу у них, а там посмотрим. Я жду звонка от Валеры Игнатьева, мы с ним вместе учились. Он обещал устроить меня в санаторий. Там подлечат и могут даже дать работу в обмен на еду и проживание.

Горячий привет моим мальчикам! Мы еще обязательно свидимся!

Целую, люблю. Ваш Коля! »

Почему он не отправил письмо перед тем, как поехать к нам? Как же так?! Он горячо любит свою семью, а они бросили его умирать… Вернее, любил. Ему пришлось продать все, что он имел. У него остался чемодан со старьем, пачка писем да непонятная книга. Кстати, где она?

Желая узнать о дяде больше, я открыл фотоальбом.

Первая карточка была сделана в ателье. Николай и его супруга сидели рядом на фоне новогодней елки, и каждый держал на руках по мальчику двух-трех лет. Близнецы! Я и не знал, что среди нашей родни были близнецы. Дядя улыбался, в то время как мадам Элла выглядела до предела отстраненной. Несмотря на растянутые дядины губы и старания фотографа, их семья не напоминала счастливую.

Альбом был полон семейных фотокарточек: озорные мальчишки, детские игрушки, пластмассовый самосвал на веревочке, смеющийся дядя и его суровая жена. Я был поражен, насколько скромной, но при этом уютной была обстановка их дома.

На одной из фотографий дядя стоял в оранжевой (мне так казалось, хоть фото и было лишено красок) каске на фоне строящегося многоэтажного дома. На следующей он склонился над ватманом, держа в руках циркуль и неизвестный мне железный прибор, видимо, предназначенный для черчения.

Какое замечательное фото! Дядя сидел на лавочке у деревенского домика под развесистыми ветвями яблони, усеянной крупными спелыми плодами. Одной рукой он обхватил полную пивную кружку с пенистой верхушкой, а другой демонстрировал в объектив жирную вяленую рыбу. Леща вроде бы.

На карточках шла жизнь, мальчики взрослели, а Элла становилась все более хмурой. Белые сорочки и нелепые бабочки, детские утренники и первая школьная линейка, футбольные мячи и деревянные пистолеты. Я листал альбом дальше, и мне стало казаться, что дядя постепенно исчезал из жизни жены и сыновей. Фотографий с ним становилось все меньше.